Хлопок одной ладонью

Колосов, вдавившись щекой в приклад пулемета, отчего лицо его повело в сторону, и стал он похож на пресловутого Квазимодо, что-то бормоча под нос, водил мушкой влево-вправо, выбирая достойную цель. Непременно — групповую, что смысла одиночек щелкать? Настреляешь, может, и больше, но не тот моральный эффект.

И дождался своего.

Человек шесть-восемь, подгоняемых свойствами местности и выстрелами защитников дома, словно бы непроизвольно сгруппировались позади и вокруг выступа канализационного коллектора. С уровня земли, ежели ползешь, полуметровый бетонный массив кажется надежной защитой. Но это только при равноуровневой позиции. Тактика же требует — «всегда занимай господствующие высоты».

Со своей высоты поручик видел атакующих во всей беззащитности. Плечи, спины, ноги. Только головы прикрывал импровизированный бруствер.

Ну и дал от души. На целых пятнадцать выстрелов, треть диска.

Ляхову, невзирая на привычку и боевой азарт, стало слегка не по себе. Все ж таки, нормальная пуля — это пуля! Попала — не попала. Убила — не убила. А тут от людей полетели клочья в буквальном смысле. Пронзительные, чмокающие хлопки разрывов, а после них — нога там, рука там, а вон и оторванная голова покатилась сама собой.

Колосов обернулся со свирепой радостью на лице.

— Ну как, господин полковник?

Ляхов молча показал ему сжатый над плечом кулак.

Отошел за угол коридора, кое-как запалил папиросу.

«Так чего ты, дурак, хочешь? Интеллигент хренов! Чего тебя задело? Что пули поручика сделали всего лишь то, что сотворила бы мина из ротного миномета или метко брошенная противотанковая граната? А гаубичный снаряд в блиндаж? А бомбовый ковер по густонаселенному городу?

Он видел на кинохрониках у Шульгина, как немцы разносили в щебенку Сталинград, а американцы сжигали картонно-бамбуковый Токио. Не говоря уже о Хиросиме и Нагасаки.

А его вдруг до рвотного рефлекса взволновала очередь запрещенными Гаагской конвенцией разрывными пулями? Так конвенция когда принималась? В то время действительно «дум-дум» в сравнении с нормальной винтовочной казалась немыслимым варварством. А когда иприт придумали, кто про те пули вспоминал?

Воистину, глуп человек.

Заскочил обратно в дымящуюся известковой пылью комнату. Приложился из своего ППД, в три приема и довольно результативно расстрелял диск.

— Бей, Колосов, бей, в мать, бога, семь грехов и десять заповедей! Мы еще прорвемся…

Хотя особой надежды уже не испытывал.

А в таком состоянии надежда роли почти и не играет. Стрелять, пока патроны есть — это да! Вцепиться в рукопашную — свободно!

Как бы иначе, спрошу я, могли быть возможны настоящие войны?

Глава 11

Плюнув на все, Фест чуть ли не в матерной форме объявил Шульгину, что немедленно отправляется на помощь Секонду, а научное железо пускай таскают бойцы резервного взвода. И пленными занимаются. Ему жизнь друга и брата дороже. А также тех солдат, которых вы под чужие пули сунули.

Шульгин даже и не нашелся, что ответить. Все-таки этот Вадим был человеком его времени. Касательно же возраста (в пересчете на мягкую пахоту, как при советской власти принято было статистику вести, или «на пятнадцатисильные тракторы», или «на условные банки»), в сыновья он ему практически годился, да и взрослел от «папочки» в отдалении (Сашка был пятидесятого года рождения, Фест — семьдесят четвертого), и от его десяти пионерских лет и до капитанских погон жили они в абсолютно разных условиях.

Другого бы он осадил, с этим — замялся.

И Ляхов-первый рванул вниз по лестницам, сгоняя бойцов до места.

Хорошо, ехать недалеко. Жаль, автобус — не БТР и не танк, а там ведь настоящий бой идет, если прикрытие выдвинули, на ближних подступах расстрелять могут. Да с подходящими на помощь с другой стороны людьми Тарханова не затеять бы драку сдуру.

Зато гражданского населения на улицах практически нет. И поток автомобилей редеет на глазах. То же явление, на которое обратил внимание Секонд из окна своей позиции. Но задумываться о причинах было некогда.

На ходу еще раз дозвонился до двойника. Вадим отвечал срывающимся голосом, и отчетливо был слышен в трубке перестук выстрелов.

— Карта у меня в руках, — кричал Фест, — я твое место вижу! Сейчас высаживаюсь возле дома 7 и атакую их с тыла. Прорываюсь к вам, сразу увидите. У меня с тархановцами связи нет, предупреди, разграничительная линия по правому тротуару, от нас к центру. Все, мы приехали!..

Ударники-корниловцы, последние пару лет скучавшие без серьезных дел, которые заменяла утомительно-нудная для природных вояк строевая и специальная подготовка, рванули в атаку, как на красные позиции под Каховкой.

Двадцать четыре рейнджера, Фест — двадцать пятый. Но ему в рукопашную лезть незачем, и класс не тот, и задача другая. Полковники взводы в атаки не водят. За исключением крайних случаев.

Врагов — в два, а то и в три раза больше. Но у них все внимание и весь азарт — на объекте, из которого зло, но рассредоточено отстреливаются защитники.