Хлопок одной ладонью

Гранатометов и другого смертоносного имущества, подходящего для маленькой отдельной войны, погрузили, сколько поместилось в машины, на все готовые и ко всему привыкшие офицеры Уварова. Для личной войны, если хотите.

Следующие километры до Берендеевки проскочили за два с половиной часа. Быстрее никак не получилось, несмотря на то, что Уваров отодвинул от руля водителя и сам взял в руки толстое эбонитовое кольцо. И мотор ревел, и виражи Валерий закладывал почти невозможные, не для увеличения путевой скорости даже, а чтобы себя привести в должное состояние. Плоховато у него было на душе, несмотря на демонстративную бодрость и лихость в общении с посторонними.

И все время он ждал засады, как предупреждал Стрельников, вообще чего-нибудь нехорошего. Автомат на коленях — успокаивает, а поможет только для самоуважения. Пока не убьют. На второй и замыкающей машинах поручик Рощин и подпоручик Константинов выставили пулеметы на крыши кабин, по бортам и назад. Поддержат огнем в случае чего, но если снайперская пуля в лоб или фугас под колесом — лично ему будет уже без разницы.

Из кабины Валерий вышел со странным чувством успокоенности. Доехал, вот и все. Теперь командуйте, начальники. А где-то совсем в глубине души мысль ведь крутилась — лично князю сейчас послужим, посмотрит на меня, приметит, отметит. Вождям, когда им плохо, нравится награждать спасителей.

К нему подбежал капитан дворцовых гренадер.

— Как доложить прикажете?

Уваров, вообще строевые офицеры, этих ребят не слишком уважали. Мы воюем в песках и горах, а вы сапоги пять раз в день чистите, чтобы по коврам и паркетам ходить. Но сейчас и этот капитан показался ему своим и близким. Раз автомат на ремне и готовность умереть согласно присяге написана на лице.

— Так и доложите, штабс-капитан Уваров с ротой «печенегов».

Поднявшись на крыльцо, увидев свое отражение в зеркальных стеклах, сам себе понравился. Нормальный офицер, фронтовик-окопник.

А тут навстречу вышел и сам Олег Константинович.

Именно такой, как надо. Подтянутый, в полевой форме с защитными погонами, спокойный, невзирая на обстановку, выражающий лицом приязнь.

— У вас, капитан, есть новая информация?

— Никак нет, Ваше Величество, — Уваров вытянулся, как умел, отдавая честь, поднял локоть на уровень погона. — Прибыл по приказу полковника Стрельникова, готов исполнить…

— Достаточно. Мы все готовы. Только получается не у всех. Выгружайтесь. У вас сколько людей?

— Сто двадцать.

— Все офицеры? Составите главный резерв. Основные силы разместите позади заднего фаса ограды, там как раз стрелка двух очень глубоких оврагов. Создайте опорные пункты, выдвиньте подвижные дозоры по тропам на два-три километра вправо-влево. Связь по взводным радиостанциям, в экстренном случае — ракетами. Позывные вам сообщат. После чего оставьте подразделение на заместителя и прошу в восемнадцать ноль-ноль на ужин и военный совет.

Чекменев не уставал удивляться выдержке Олега Константиновича. Другой уже рванулся бы в Москву лично наводить порядок, разбираться в потрясающем безобразии, охватившем столицу, наказывать виноватых и воодушевлять сторонников, произносить пламенные речи, чтобы переломить настроение колеблющихся. А таких, как известно, при любой смуте — большинство.

Князь же предпочел иной, тоже проверенный путь — выжидать. С приходом Уварова в его распоряжении было около четырехсот воинов, готовых выполнить любой приказ, правда, большинство без реального боевого опыта. Зато в плюсах — вполне удобная для обороны позиция.

Местность вокруг, за исключением двух дорог, танконедоступная, условия для высадки воздушного десанта крайне неблагоприятные, значит, держаться можно очень долго даже и наличными силами, а если постепенно подтягивать сюда надежные роты и батальоны, то и создать плацдарм для контрнаступления южнее, севернее и даже к центру столицы, если потребуется.

Генерал Чекменев, хорошо зная Олега Константиновича, моментами находясь с ним в приятельских отношениях, весьма остерегался взрыва его державного гнева, когда вышел из вертолета и торопился с докладом. Не Чингисхан, конечно, хребет ломать не прикажет, но отвесить может по полной, вплоть до срывания погонов и швыряния их в лицо провинившемуся. Нечасто, но подобное случалось.

Однако сейчас все было по-другому. Наверное, Великий князь, еще не укрепившись в новой ипостаси, правильно сообразил, что в критической ситуации обижать верных помощников и царедворцев не следует. Может выйти себе дороже.

С непроницаемым лицом выслушал генерала, задал несколько уточняющих вопросов, спросил, есть ли конкретные предложения? Тема мистического или какого-либо иного потустороннего смысла происходящего даже не поднималась. Молчаливо предполагалось, что это можно обсудить и позже, на досуге, когда таковой станет возможным.