Хлопок одной ладонью

— Да какое твое… — начал набирать децибелы голос, и вдруг осекся. — Постой, это кто говорит? Не ты ли, Андрюха, мать твою греб-перегреб до седьмого колена в латинской транскрипции…

— А если? — вкрадчиво спросил Новиков.

— Да ты, мать-перемать, откуда, на хрен, взялся? Мы все думали, замочили тебя, на хрен, в темном переулке и труп в бетон закатали. Или рванул на Запад с концами… А ты живой, что ли, бля?! Откуда взялся, старец Федор Кузьмич долбаный? Ты вообще откуда звонишь?

Новиков не помнил, чтобы товарищ разговаривал в таком стиле. Ну, бывало, конечно, однако — в пределах, теперь же матерная составляющая далеко зашкаливала за пятьдесят процентов текста.

Может, в политологии теперь так принято?

— Я это, я. Из Москвы звоню. Заскочил вот, начал своих разыскивать. Тебя — нашел. Может, посидим где? Обменяемся, так сказать, новостями…

— Ни хера себе, новостями. За двадцать лет? А почему и нет? Посидеть? Где б нам посидеть? Ты в каком месте?

— В самом центре.

— И я недалеко. Давай через час в кабаке Домжура?

— А поприватнее если? Чтоб не было вокруг братьев по профессии? Такой, знаешь, ресторанчик с фейсконтролем, тихий, пустой, никто ничего не спрашивает и не в свои дела не лезет… Кстати, угощаю я, чтоб посторонние мысли встречу не омрачали.

Сговорились встретиться на углу Сухаревской площади, обоим добираться почти одинаково, и подходящее заведение якобы поблизости имеется.

Александрова Андрей узнал, но сделав специальное усилие для совмещения идеального образа с представшим его глазам объектом.

Пополнел друг, обзавелся полуседой бородой, щеки обрюзгли. Ну, а что вы хотите, человеку крепко за пятьдесят, и жизнь здоровой не назовешь. Хоть с психической точки зрения, хоть с диетологической. Пьет, небось, по обстановке, закусывает черт-те чем, ночами кофе глотает (как они все в молодости), по две пачки поганых сигарет в день спаливает. Да если и хороших, все равно. Работа ведь такая…

Новикову стало неудобно за свой цветущий вид, хотя он и постарался состарить себя, сколь возможно. Ирина специальными составами усугубила загар, разукрасила его щеки морщинками, трехдневную щетину, модную в определенных кругах, тоже тронули серебром, и короткую прическу окрасили в тональность «соль с перцем». Но все равно он выглядел скорее на неплохие сорок с лишним, чем на хорошие пятьдесят пять. Да и глаза выдавали, если невзначай снять очки. Хорошо еще, моросящий туман скрадывал детали и подробности.

Приобнялись традиционно, повосклицали, как водится, направились к присмотренному Андреем ресторанчику, который оказался вполне приличен по антуражу и почти пуст. Время такое. Бизнес-ланчи закончились, до вечернего разгула еще далеко.

Странно, но в личном общении Юрий употреблял нецензурную лексику не в пример реже, чем по телефону.

Торопя официантку, Александров едва дождался заказанного графинчика, тут же разлил по первой.

— Поехали. Ты не думай, я не алкаш, надраться и дома мог бы. Просто разнервничал ты меня. Полчаса уже не в себе. Ну, давай, рассказывай. Без лишних подробностей. Самую суть.

Андрей ухитрился уложить свою легенду в десять минут, потому что лишние подробности действительно могли вызвать у искушенного человека ненужные вопросы, ответить на которые было бы трудновато.

— И что, за все время ни разу в Москву не приезжал? Не могу поверить. Эмигрант — не твоя роль.

— Приезжал несколько раз. И в Питер тоже. У меня там дела только раскручивались, да и по миру поболтаться захотелось, когда деньги появились, а здесь по большому счету мне особо делать нечего было. Что не звонил — так сам помнишь, какие тогда времена и настрои были…

Тут Андрей просто сыграл на самой примитивной психологии. Ну, не знал он этих времен в деталях и подробностях, как Юрий, на своей спине и шкуре их испытавший и переживший. Но и одного вечера девяносто первого хватило, чтобы спроецировать собственные ощущения на мировосприятие друга, стократно их при этом усилив.

Получилось, в общем-то.

— Ясно, гражданин мира. У нас таких много оказалось. При коммунистах рубахи рвали за Свободную Россию, а как слиняли — по херу им и свобода, и Россия. Кто на гастроли заезжает время от времени, уму-разуму нас учить, а кто и нет. «На Васильевский остров я приду умирать!» (Прим. автора — слова из стихотворения И. Бродского). Ага, ждите…

— Это не про меня. Я теми делами не занимался. Просто, когда меня в загранку перестали выпускать соб- и спецкором, я слегка обиделся. Мать, думаю, вашу! Я на вас пахал со всей душой и талантом, вам бы мои корреспонденции в кружке политпроса при Политбюро изучать и конспектировать, глядишь, кое-что и поняли бы в «теории освободительных движений», пару миллиардиков для народа сэкономили бы…