Хлопок одной ладонью. Как неживая природа породила человеческий разум

Этот обратный сигнал, двигающийся в менее абстрактном направлении, проходит мимо четвертого слоя, по которому сигнал двигается в сторону повышения абстракции. Вместо этого «предсказательный» сигнал продвигается по периферийным слоям: первому и шестому. Благодаря этому два разнонаправленных пути следования информации не сталкиваются друг с другом: один движется по сердцевине коры, все время возвращаясь в четвертый слой, а другой движется по периферии, с обеих сторон сердцевины^{51, 52}. Но, будучи независимыми в горизонтальной плоскости, они влияют на одни и те же вертикальные колонки – ведь те работают как единое целое. Каждая колонка принимает в расчет как «восходящие», так и «нисходящие» сигналы и на их основании шлет сигналы одновременно «вверх» и «вниз».

Всю кору, таким образом, можно представить как огромную ступенчатую пирамиду, зиккурат абстракции, в которой положение той или иной колонки определяется ее соединениями. Каждая ступень получает «сердцевинные» сигналы снизу по иерархии и «периферийные» сверху по иерархии. Сигнал снизу несет возбуждение, вызванное органами чувств. Сигнал же сверху помогает интерпретировать этот сигнал, избирательно поддавая стимуляции определенным колонкам и одновременно тем самым подавляя их конкурентов.

Например, на шумной вечеринке отдельные слова и фразы сливаются в стену звука, и разобрать чужие разговоры может быть очень трудно – до тех пор, пока кто-нибудь в другом конце комнаты не произнесет ваше имя. Этому есть соответствующее название – «коктейль-эффект». Если бы наше восприятие состояло только из восходящих сигналов, то не было бы никакой разницы, что именно говорят люди вокруг: либо вы их слышите, либо вы их не слышите. Но восприятие состоит в равной степени из сенсорных сигналов и предсказательных сигналов. Мы не просто анализируем звуки из внешней среды, мы постоянно ищем в этих звуках знакомые паттерны, выхватываем из них то, что ожидаем услышать. В стене звука содержится совершенно неперевариваемое количество информации. Чтобы эту информацию использовать на практике, мозг должен заранее знать, что в ней искать. Избирательно стимулируя «сверху» только часть возбужденных звуком корковых колонок, нисходящий предсказательный сигнал фильтрует все ненужное и концентрируется на том, что максимально релевантно вашему сознанию – а что может быть релевантнее для человека, чем его собственное имя^{53, 54}.

Так же как сенсорные сигналы могут быть сильнее и слабее, так и предсказательные сигналы могут отличаться по своему влиянию на восприятие. Некоторые предсказания сильнее других. Например, особое место в человеческом восприятии занимают предсказания лиц. Мы их видим везде. Если абстрактная геометрическая фигура хотя бы чуть-чуть напоминает лицо, нам подсознательно начинает казаться, что на нас кто-то смотрит. Есть психологические эксперименты, в которых людям подсовывают две точки, симметричные относительно центральной оси, и люди как по волшебству сразу становятся щедрее и ответственнее[43].

Склонность во всем видеть лица в нас заложена генетически. Но по большей части предсказания, к которым склонен каждый человек, определяются его личным опытом, то есть памятью. Если много ходить в церковь, то во всех случайных событиях будет видеться рука Бога, а если много смотреть телевизор – то мировой заговор. С этим связан хорошо известный любому ученому-экспериментатору феномен «предвзятости подтверждения»: человек обращает гораздо больше внимания на факты, подтверждающие его мнение, чем на факты, ему противоречащие⁵⁷. Большинство научных работников искренне хочет, чтобы их работа была честной и объективной. Но сохранять беспристрастность в научной работе гораздо сложнее, чем может показаться. Эксперимент – это обычно проверка гипотезы, то есть идеи, возникшей у ученого. Разумеется, ему хочется, чтобы его идея оказалась верной. Это подсознательное стремление невероятно живуче, и избавиться от него сознательным усилием просто невозможно. Поэтому при планировании многих экспериментов, скажем, клинических испытаний лекарств, в них включают элемент слепоты: экспериментатор осознанно избегает знания о том, кто из пациентов получает лекарство, а кто – плацебо, чтобы нечаянно не повлиять на результат.