Хлопоты ходжи Насреддина

Когда ходжа заканчивал устанавливать на место второе из окон, а Саид с Икрамом установили в пазы и закрепили четвертую балку, в калитку ввалились двое стражников и замерли по обе ее стороны. За ними вошел худой человек с мрачным и серым лицом и, оглядев двор и стройку, остановил свой взгляд на стоявшем на стене Икраме.

— Дехканин Икрам! — произнес он сухим гортанным голосом. — И старик, что проживает с тобой. Вас немедленно требует к себе наш досточтимый кази!

— Ну вот, — вздохнул Икрам, слезая со стены, — началось. Говорил же…

Ходжа ничего не ответил, а только засунул за пазуху нужные бумаги и ободряюще похлопал по плечу Икрама.

— Не расстраивайся раньше времени. Я уверен, все еще обойдется.

— А-а, — только и отмахнулся дехканин и поплелся к калитке, где его ожидали слуга судьи и стражники.

— А ты, Саид, — обернулся Насреддин, — подожди нас здесь. Мы скоро вернемся.

— Не тот ли это Саид, которого уже трижды сажал наш благородный кази? — прищурился слуга, вглядываясь в потное, чумазое, в потеках лицо Саида.

Тот икнул и, попятившись, спрятался за стену.

— Впрочем, — пожал слуга плечами, — насчет него указаний не было. Он может остаться. Хотя, нужно заметить, странные у тебя друзья, дехканин.

— Уф-ф, — донеслось из-за стены, за которой прятался Саид.

— Поспешите! — поторопил слуга Насреддина с Икрамом. — Справедливейший не любит ждать. Ему не до того.

— Если он куда-то торопится или у него неотложные дела, то мы можем подождать, — предложил ходжа. — Нам-то уж точно торопиться некуда.

— Но-но! — погрозил ему пальцем слуга, а один из охранников больно ткнул Насреддина тупым концом копья в спину.

— Легко ткнуть палкой в спину старого, беспомощного человека, — обернулся к стражнику Насреддин, — но я бы с удовольствием посмотрел, как то же самое ты проделал со львом.

Стражник сначала растерялся, но потом решил поставить старика на место, вновь приподняв копье, однако, слуга судьи удержал его за руку.

— Я-то уж знаю, какой ты беспомощный. Иди!

— Знание в руках умного человека — грозное оружие, — заметил ему ходжа.

— Ага, я такой! — гордо произнес слуга, выпячивая грудь колесом.

— Но для глупца оно губительно, — закончил Насреддин.

— Но-но, знай свое место, оборванец! — погрозил ему пальцем слуга. — Впрочем, — захихикал он, — сейчас мы увидим, кто из нас глупец.

Насреддин ничего ему не ответил и пошел вперед резвой стариковской походкой, заложив руки за спину. Икрам нагнал ходжу и пристроился сбоку от него.

— Зачем ты их злишь? Разве и без того у нас мало проблем?

— Терпеть не могу зазнаек и дураков, — просто сказал Насреддин, а Икрам только пожал плечами и в очередной раз вздохнул.

Дом, в который привели ходжу с Икрамом, был огромен по любым меркам: два этажа белого камня, широкие окна, беседка, устроенная на крыше дома, в которой кази любил отдыхать с пиалой чая дивными летними вечерами, вдыхая ароматную прохладу разбитого под окнами дома сада. Не хватало только фонтана и лебедей, но фонтан устроить было сложно и дорого, а длинношеих грациозных птиц судья недолюбливал — они напоминали ему подслушивателей, тянущих свои тощие шеи в надежде, что их черного слуха коснется нечто тайное и важное. Впрочем, и сам кази не чурался их услуг, иначе как можно было выяснить, какие мысли витают в головах бедноты, да и не только ее — бедным кази доверял еще меньше, а иной раз и побаивался.

В широкой комнате, где на возвышении восседал кази, не за что было зацепиться глазу: белые стены, пол, безвкусно выложенный крупной мозаикой, потолок с изысканной лепниной и никакой обстановки. Только в углу, у окна, в высокой клетке сидел нахохлившийся попугай, сонно, полуприкрытым глазом, наблюдавший за происходящим. Сам кази тоже оказался довольно заурядным, ничем не отличавшимся от других судей, которых Насреддину довелось встречать: кази был тучен, несколько узок в плечах, имел два подбородка и круглое лицо с полными щеками, из чего можно было заключить, насколько тяжела судейская доля. Это же следовало из огромного блюда жареного мяса, стоявшего рядом с судьей, в которое тот периодически запускал пальцы, выискивая кусок побольше и пожирнее. Но при появлении в комнате ходжи и Икрама судье пришлось отложить это приятное занятие — еда отвлекала, настраивая кази на лирический лад, и потому мешала творить суд.

Нехотя отодвинув от себя блюдо, кази отер жирные пальцы об халат, не удостоив взглядом слугу, подсунувшего ему миску с водой, но потом все же заметил его и ополоснул в воде пальцы — этот обычай он завел у себя после того, как ему однажды довелось побывать при дворе здешнего эмира. Ополаскивание рук после еды, как считал кази, возвышает его над остальными. Покончив с мытьем рук, судья вновь отер руки о халат, сплошь покрытый жирными пятнами, и обратил свой пристальный и весьма проницательный, как он полагал, взор на ходжу; Икрама же кази полностью проигнорировал.