Хлыст. Секты, литература и революция

Много лет спустя Цветаева находила в гумилевском Мужике подлинное «Чувство Истории». Гумилев очарован Распутиным и революцией, стихи говорят о Распутине как революционере и о революции как его посмертной победе, – именно так пересказывала Цветаева эти стихи. Она не только соглашалась, но, чтобы не оставить читателю пути для сомнений (может быть, речь идет об одних поэтических вольностях?), благодарила Гумилева «за двойной урок: поэтам – как писать стихи, историкам – как писать историю». Называя Мужика «ретроспективным эпиграфом» к Капитанской дочке, она объединяла Пугачева и Распутина в одном соблазнительном образе. «Живой мужик – самый неодолимый из всех романтических героев»[2010], – признавалась она в своей неизжитой народнической страсти. В эмиграции Цветаева писала ностальгическую поэму о Царском Селе и царской семье; Распутин в ней играл, конечно, свою роль. Поэму на ту же царскосельскую тему, и в те же годы, писала Ахматова. Обе – Цветаева и Ахматова – не закончили этих поэм. Мы можем только догадываться о причинах того, что не только интересы, но и трудности совпали по разные стороны советской границы.

Поэма без героя – еще одна версия первого убийства. Ни убитый, ни убийца здесь не имеют отношения к народу и его вере. Не упомянутый в Поэме по имени, Распутин настойчиво появляется в связанных с ней прозаических набросках, и особенно в балетном либретто по ее мотивам, которым Ахматова занималась параллельно с работой над Поэмой. Тут оказывается, что именно он – «Хиромант или Распутин (“Лишняя тень”)» – сосредотачивает в себе демонические силы эпохи. Итак, через Распутина расшифровывается здесь «Лишняя тень» – самый загадочный из персонажей Поэмы[2011]. Эта «Лишняя тень» отражается даже в зеркале женской спальни, так что Распутин или его тень оказывается главным соперником несчастного героя и, если это так, причиной его самоубийства; а в это время в той же спальне «Гости, Клюев и Есенин пляшут дикую, почти хлыстовскую, русскую»[2012]. Если продолжать этот сюжет, то надо искать следов связи между женской героиней Поэмы (или ее историческим прототипом) – и Распутиным. Так далеко автор не позволяет нам идти; но Ахматова предлагает распутинский подтекст как одну из возможностей чтения всего сюжета Поэмы в целом: «читатель и зритель могут, по желанию, включить в это избранное общество, кого захотят. Например, Распутина, Вырубову, […] себя самих»[2013]. В сцене маскарада из либретто тоже «клубится борода Распутина»[2014].

Этот маскарад есть и в тексте Поэмы без героя, где исторические персонажи 1913 года переодеты в маски мировой культуры: «Этот Фаустом, тот Дон Жуаном, Дапертутто, Иоканааном […]». Несмотря на атмосферу секретности, свойственную тексту Поэмы, все маски, кроме Иоканаана, расшифровываются через автокомментарии Ахматовой: соответственно, Вячеслав Иванов, Блок, Мейерхольд… Дальше упоминаются Владыка Мрака, в котором исследователи видят Кузмина, «сама я» – Ахматова и «ты», в котором узнается Гумилев[2015]. Кем же был Иоканаан?

Иоканаан – герой Саломеи Оскара Уайльда, которая была поставлена Николаем Евреиновым в 1908 году и запрещена цензурой по обстоятельствам, о которых можно только догадываться[2016]. Это мистический пророк и предтеча Христа. Он находится в заточении у царя Ирода, который боится и слушается его. Дочь царицы влюблена в пророка, но тот отказывает ей в поцелуе. Tогда Саломея требует у Ирода голову Иоканаана. Царь пытается отказать: «Он сказал, что в день, когда он умрет, кого-то поразит несчастье. Tолько меня он мог разуметь»[2017]. Распутин был лаконичнее: «моя смерть будет и твоей смертью», – говорил он царю Николаю[2018]. Тем не менее голова Иоканаана была принесена на серебряном блюде. Tеперь Ирод обречен, но в финале он успевает убить Саломею. Действительно, пара Ирод– Иоканаан немало напоминает пару Романов – Распутин; здесь вспоминается и любовь Юсупова к Уайльду, и интерес Евреинова к Распутину. В реальной истории недоставало Саломеи. В своих стихах и, возможно, фантазиях Ахматова подставляла на это жуткое и привлекательное место саму себя. В Последней розе (1961) две идентификации автора, маски из русской еретической истории и из жестокой библейской легенды, разделены только запятой: «Мне с Морозовой класть поклоны, С падчерицей Ирода плясать».

В Мужике Гумилева тень убитого Распутина угрожает убийцам местью, предсказывая явление множества своих двойников: «Слышен по вашим дорогам Радостный гул их шагов». У Ахматовой в Поэме без героя приближающаяся катастрофа имеет ту же природу: «Оттого, что по всем дорогам, […] Приближалась медленно тень, […] Жил какой-то будущий гул. Но тогда он был слышен глуше» (курсивы мои). Этой скрытой цитатой из Мужика Гумилева вновь вводится та самая «тень», которая в ахматовском либретто расшифровывается как Распутин[2019].