Хмельницкий (Книга первая)

Хмельницкому почудилось, что хлопнула ставня. Он прислушался, но его снова стали одолевать мысли, еще более черные, чем ночь. Сон все-таки наконец сомкнул ему веки, все провалилось в бездну, а мучительные думы превратились в сновидения. Вдруг от неожиданных перебоев в сердце Хмельницкий проснулся опять, поднял голову. Слышно - где-то далеко залаяла собака.

Но проснулся не только он один, в его доме уже не спала челядь, пробудилась и жена. Все они настороженно прислушивались. Теперь уже лаяли несколько собак, и все ближе и ближе. По тому, как быстро включались в этот хор новые и новые субботовские псы, можно было понять, что по хутору скачет всадник, и, может быть, не один, да и несется он, видно, так, точно за зверем гонится.

Когда же залаяли собаки во дворе, Хмельницкий встал с постели; помедлив некоторое время, наскоро оделся и, прихватив оружие, вышел в светлицу. Посмотрел в окно, но ничего не увидел, темно - хоть глаз выколи. Потом услышал, как челядник прикрикнул на собак, позвал дежурного казака, стал спорить с кем-то возле ворот, не желая открывать их, но потом все же впустил во двор нескольких всадников.

Хмельницкий почему-то вдруг вспомнил о своей встрече в Чигирине с молодым подпоручиком, увозившим на своем коне раздетую, беспомощную девушку. Дрожь пробежала у него по телу. Вспомнил он и неприятный разговор с подстаростой, который открыто обвинял старшего чигиринского урядника в попустительстве распоясавшимся ребелизантам... [бунтовщикам (польск.)]

- Пан на баницию [изгнание (польск.)] напрашивается, хочет быть изгнанным из польских земель!.. - кричал подстароста, закрывая перед Хмельницким дверь своей комнаты.

Но сейчас некогда было разбираться в своих мыслях и догадках. На крыльце затопали ногами несколько человек, забряцали кривые турецкие сабли. Хозяин, не ожидая, пока постучат в дверь, - надо было предполагать, что барабанить будут громко, - предупредительно открыл ее и спросил:

- Кого бог послал? Прошу, заходите!

- Бог или нечистый, все едино, пан Хмельницкий. Сами явились...

- Здесь будем говорить или в дом зайдем? Только бы не разбудить семью...

- Думаю, пан Михайло, что будить все-таки придется. А если вы имеете в виду сына, то... Свет не нужен, лишнее беспокойство. Почтение дому сему!..

- Что-нибудь случилось, пан Яков?

- Чтобы не сглазить, можно сказать, пока еще ничего не случилось, но... и все-таки случилось. - Яков обернулся и крикнул в раскрытую дверь: Давай сюда хлопца! Да поосторожнее там, деревянные, что ли... Вот это... приехали по-дружески предупредить пана урядника и... казака вашего привезли. Вашему мальцу уже казаковать захотелось. Насилу справилась с ним, взяли его в челне, с больной женой Богуна был...

Казак ввел Зиновия в комнату и закрыл за собой дверь. Мальчик, наклонив голову, прошел мимо Якова. Он был в крайне угнетенном настроении, но в то же время отец заметил в его лице выражение какой-то твердой решимости. На щеках виднелись еще следы горьких слез. Штанишки на нем были разорваны в двух местах и забрызганы грязью, как и рубаха. В этот момент через боковую дверь тихонько вошла испуганная Матрена, и Хмельницкий сдержал себя. Взглянув на сына, мать схватилась руками за голову и невольно ахнула:

- Зинько мой!.. Ну что ты наделал!.. - И она умолкла.

Сын подбежал к матери, зарылся лицом в складки ее широкого платья, цепко обнял обеими руками и неудержимо зарыдал.

- Вот я и говорю, матушка, вздумалось мальцу казаковать, собирался уплыть вместе с братьями на Суду, - снова объяснял Яков, показывая рукой на Зиновия. - С поводырем Мартынком хотел подружиться. Да... казаки уважают пани Хмельницкую за добродетель, за сочувствие казацким делам и за искреннюю помощь семьям погибших. За Порогами [в Запорожской Сечи] тоже почитают пани Матрену, желают счастья ее семье...

- Не сватать ли Матрену пришел Яцко при живом муже? - лишь бы что-нибудь сказать, прервал Яцка Хмельницкий, пораженный всем происшедшим. Стараясь скрыть свою растерянность, он сел рядом с Яцком.

- Все может быть... Хлопчик жилистый, дай бог ему здоровья. Ненароком прихватили мы его, чтобы возвратить в семью, пан Хмельницкий. А у нас к вам дело посерьезнее... Казаки послали предостеречь вас...

- Предостеречь?

- Да. Вам угрожает опасность и...

Матрена взяла сына за руку и увела в свою комнату. Яцко умолк.

- Да, ради бога, прошу сказать: что случилось? Если этот молокосос Лащ сболтнул что-нибудь спьяна... - раздраженно произнес хозяин.

Но казацкий старшина положил ему руку на плечо и этим будто погасил вскипевшего Хмельницкого.

- Вооружимся, пан Михайло, терпением. Прошу выслушать меня спокойно. Сегодня днем... собственно, перед вечером выкрали тело презренного предателя католика. Покойник с камнем на шее уже кормит раков в Тясьмине. Виданное ли дело, чтобы мерзкого вероотступника, да еще такого подлого человеконенавистника класть в православном божьем храме. А сделано это было с умыслом, чтобы паписты захватили чигиринскую святыню да нас обратили в униатов...

- И в голову такое не приходило, с чего ты взял, Яков?