Хмурь

Я не понимаю, что должен ответить на это. Наверное, нужно спросить, откуда Гном это узнал или с чего так решил. Неужели Сплюха-кликунья ему что-то всё-таки сказала? И он поверил? Я хочу спросить, но не осмеливаюсь, мне кажется, что ответы слишком важны для Гнома и слишком сильно ему принадлежат, что даже если он узнал их только что – они уже приросли к нему с мясом, стали им. Никто не может, не имеет права задавать вопросы о том, что приросло с мясом.

Возможно, Гном как раз хотел, чтобы я спросил. Тогда бы он оторвал от себя ответ, разделил его со мной. Но пока я крутил в голове эту мысль, молчание слишком затянулось, и вопрос остался незаданным.

Какое-то время мы сидим и смотрим на мутное белесое пятно, которое ползет вниз по обнятому облаками небу. Воздух холодит щеки все сильнее, над ухом начинают злобно и тонко зудеть комары. Потом там и сям в лесу за оврагом загораются огни.

– Вот, – удовлетворенно кивает Гном, – как понимать это зрелище? Я разузнавал: в той стороне нет никаких поселений, там простирается дорога к озеру. С какой целью гореть кострам вдоль дороги? Кому требуется разжигать их по вечерам? Тут делается нечто неладное, друг.

Молчу. Думаю.

– А тебе что до этого? Думаешь, люди пропадают из-за вечерних костров? В Полесье и в Подкамне – тоже?

– Я пока не могу дать ответа, – поводит плечами Гном, – я лишь гляжу вокруг.

Сидим, смотрим на редкую цепь костров. Ничего не можем придумать, а спросить не у кого. Или есть у кого? А ответят ли? Становится зябко, но идти в поселок не хочется.

– Это место выглядит больным, – говорю я, – оно мне не нравится.

– Хворает весь солнечный мир, – серьезно отвечает Гном. – Это застарелая хворь, от самого начала войны. И до сей поры мир не сделался лучше, хотя войны больше нет. Просто люди разучились быть людьми, друг, а вокруг них произрастает зло и неправильность. Из-за этого весь солнечный мир качается на пределе и становится всё менее солнечным. Если ничего не переменится – в один из дней солнце просто не взойдет.

Мне нужно какое-то время, чтобы понять, о чем он толкует.

– Ты думаешь, мы – лекарство?

– Лекарство, – соглашается Гном. – Ведь мы уменьшаем зло, делая его неотвратимо наказуемым. Мы орудие по сути своей – неподкупное, не знающее промашки, свободное от жалости, не ведающее сомнений и корысти.

Я фыркаю. Лекарства и лечители – удел варок. Для людей хвори – испытание, насылаемое духами жизни: если тело окажется слишком слабым для болезни – дух его заберёт, чтобы сделать крепче и потом отдать кому-нибудь другому. Поэтому лечители людям не нужны, а средства для унятия боли или облегчения жара можно сделать и без них. Вот собиратели требуются – чтобы правильно уложить в повязку переломанные руки, помочь выжившему после болезни быстрей встать на ноги…

Нет, люди не стали бы делать хмурей как лекарство, им бы это просто в голову не пришло. Да мы и не смогли бы исцелить мир: нас мало, а его – много, и еще больше в нем болезни. А вне Хмурой стороны мы – самые обычные люди, разве что слишком важные от осознания своей второй сущности. Как всякие другие люди, мы и своевольничаем, и ленимся, и опаздываем… Нет, не то. Всё это не то. Мы – не то.

Зло солнечного мира исходит от людей. А подобное устраняется подобным только с перепою.

И ещё на поле брани. Мы были созданы не как лекарство, а как оружие, но никто из других выучней этого так и не понял.

– Чтобы лечить мир, нужно было големов наделать, – говорю я. Не хочу ничего объяснять Гному. Не теперь. – Пару сотен. Они б работали без продыху лет по сто, хоть во всех землях сразу, не вылезали б из Хмурого мира и частой бороной корчевали зло. Не то что мы.

Подбираю несколько комьев земли и по одному бросаю их в овражек. Гном долго молчит, потом качает головой и говорит:

– Невозможно.

– Конечно, невозможно. Наставники ж не чароплёты.

– Для големов невозможно. Немыслимо прийти на Хмурую сторону бесчувственным куском глины. Не испытывающим рвения восстановить справедливость, наказать виновных, уменьшить зло.

Я бросаю в овражек последний ком земли.

– Знаешь, мы тоже не венец совершенства.

– Не оспоришь. – Гном некоторое время молчит. – А если бы Чародей прожил несколько дольше? Если бы успел тщательней изучить Хмурую сторону? Сумел бы он улучшить её – придать самосильности, к примеру? Тогда бы в нас не было потребности, она сама б чинила справедливость сразу и повсюду.

– Может, он и хотел. Может, для того и писал свои заметки. А потом взял да помер.

Гном хлопает ладонью по траве.

– Так ведь мы и есть големы! Нас попросту вылепили по чародейским описаниям…

– …из говна и веток…

– …потому что ничего другого не оказалось под рукой. Наверняка мы используем лишь незначительную часть хмурой силы, просто не умеем брать нужное, у нас нет таких способностей и чувств, как у чароплётов… Мы лишены их так же, как глиняные големы лишены человеческих чувств. Мы – подобия. Поделки.