Хмурь

Я прихожу в себя, когда меня сбрасывают наземь… с лошади? С чердака? Мрак раздери, как же болит голова! Сухо во рту, сухо в глазах, темно, на голове… мешок? Руки связаны спереди.

Поторапливаемый окриками, я поднимаюсь на ноги, шатаюсь, едва не падаю, кручу головой, хотя ничего вокруг не вижу. Мешок воняет пылью и мышиным пометом, трещит голова, болят намятые бока, опухают связанные руки. Меня пинают в спину, указывая направление, подбадривают криком. Иду, спотыкаюсь, потом не нахожу под ногой земли и под многоголосый хохот падаю на шаткое, деревянное. Вокруг плещет вода.

Лодка?

Подбираю ноги, опираюсь спиной о борт. Тут же раздаются новые окрики, потом звук падения и знакомый писк. Туча. Вокруг хохочут. Колпички не слышно. Следом, судя по грохоту, валится Гном, и крики становятся вовсе не восторженными, лодка ходит ходуном, но не переворачивается. Перекликаясь, остальные рассаживаются на вёсла.

Лодка плывет. Мрак его знает, куда. Мы трое сидим у борта, прижавшись друг к другу боками. Когда у тебя на голове мешок, хорошо одно: другие не видят твоего жалко-обалдевшего лица.

Я ничего не вижу и ничего не понимаю. Только одно становится ясно: чего ждали люди у костров, на дороге от посёлка до озера.

Нас.

Незабывание

В детстве я обожал истории про Чародея, всё время просил бабушку рассказывать мне их перед сном. Это были не сказки, нет, – самая настоящая быль. Больше всего я любил слушать про творин. Про то, как самый главный, самый сильный и знающий Чародей создавал всяких невиданных прежде существ и селил их в разных местах, где они начинали жить своей жизнью.

– Каждое из этих созданий было выражением чего-то важного, – рассказывала бабушка, – для того Чародей и создавал разные виды творин: чтобы обессмертить эту важность. Мантихоры воплощали изворотливость, големы – стойкость, гарпии – находчивость… Не все творины получились удачными, некоторые погибли, другие же сумели выжить, расплодились и превратились в злобных хищников, которые по сей день наводят страх на земли людей и варок.

Бабушка говорила, а я слушал, затаив дыхание и забыв про молоко в глиняной кружке, которое должен был пить по вечерам. Как можно пить молоко, когда тебе рассказывают про всамделишных творин, которые живут в одном мире с тобой? Может, прямо сейчас к нашему окошку примеряется гарпия, а в лесу караулит грибника мантихора!

– К счастью, Чародей не мог создавать очень уж много творин. Всякий раз, производя новый вид, он долго-долго готовился и тратил очень-очень много сил. А потом, когда новые творины получали жизнь, Чародей на много дней делался больным и слабым, – говорила бабушка, а я смотрел, как меняется её тень на стене, в свете свечи.

Когда бабушка кивала, тень становилась потешно-носатой, когда поворачивала голову – мягкие завитки её волос вытягивались на стене в длинные-длинные звенья. Иногда она протягивала руку, чтобы погладить меня по щеке. Её ладони были тёплыми и пахли мыльным корнем.

– А еще, – бабушкин голос становился глухим и торжественным, – всякий раз для создания нового рода творин Чародей должен был принести в жертву человека. Ведь чтобы вдохнуть во что-то жизненный дух, нужно его у кого-то отнять, и только у человека есть дух, пригодный для этого.

– А где он брал людей? – спрашивал я шепотом и зарывался поглубже в подушки.

Я знал ответ, но он казался мне слишком простым, неокончательным. Всякий раз, задавая вопрос, я думал, что теперь бабушка ответит как-то иначе, серьезнее, полнее, но она неизменно отвечала одинаково:

– Это были люди, которые сильнее жизни хотели того, что Чародей увековечивал в новом создании: стойкости, долголетия, свободы… И все они добровольно соглашались подарить свою жизненную силу новому роду творин. Это непременное условие волшебства.

Творины Чародея были разумными лишь отчасти – как, к примеру, собаки. За одним исключением. Созданные полвека назад существа, которые воплощали жажду познания, нынче стали такими умными и учеными, что переплюнули и людей, и варок вместе взятых.

Глава 4. Плесень

Птаха

Еще в детстве мы с Веснушкой подметили, что Хмурая сторона недолюбливает мальчишек. Нас она и принимала легче, и показывала больше, и как-то… ну просто добрее она с нами была, вот и всё. Видно, потому что она тоже деваха, и скучно ей там в одиночестве, такой туманной и всезнающей. Ни поговорить, ни сходить куда-нибудь, и всё тебе известно, что вокруг творится, никаких сюрпризов и неожиданностей. Я бы точно спятила, если б так жила. Или нет?