Хмурый Император. Том 3. Западная война

Еще пара мгновений. И в голову почему полезли сценки из фильма Брат 2. Странный фильм. Страшный фильм. Но такой близкий. Разум понимал, что происходящее на экране один сплошной фарс, но эмоции… они принимали все происходящее всецело и без остатка. Поэтому Николай криво улыбнулся, и с какой-то жутковатой усталостью посмотрев на побледневшую Клеопатру, начал декламировать с максимальной выразительностью:

Я узнал, что у меня

Есть огромная семья

И тропинка, и лесок

В поле каждый колосок

Речка, небо голубое —

Это все мое родное

Это Родина моя,

Всех люблю на свете я…

Тишина.

— Это… это так неожиданно? — Тихо произнесла Клеопатра, не понимающая состояния своего супруга. — Ты сегодня очень особенный. Я тебя даже не узнаю.

— А и не надо. Не понравится. — Произнес Николай ровным тоном. Он не раз уже ловил себя на мысли, что его супруга не блещет проницательностью. Да, она родила ему трех здоровых сыновей: Ярослава, Святополка и Всеволода. Да, она очень тщательно следила за собой и в свои тридцать восемь лет даст фору многим юницам. Даже несмотря на три беременности. Кое-что, увы, «поплыло», но все, что она подтянуть и привести в идеальную форму, было в этой самой идеальной форме. Ее красотой и неувядающей молодостью восхищались не только в России, но и по всему миру. Он ведь не стеснялся популяризировать ее как мог. Гибкая, пластичная, изящная и удивительно соблазнительная. С годами она стала только лучше. Но вот мозг… он был у нее какой-то прямой был слишком. Нет, она далеко не дурой, однако прозорливостью похвастаться не могла. И, несмотря на годы, проведенные рядом с супругом, зачастую совершенно не понимала, что и зачем он делает. Мотивация ускользала. Видимо очень сказывалось воспитание в юности, когда ей оттачивали волю и тело, а мозг совсем не трогали и он рос у нее как дикий плющ. Поэтому, несмотря на иной раз проступающее раздражение, Император старался идти ей навстречу и объяснять вещи, которые она не понимала. Если была такая возможность.

— Ну почему же? — Возразила супруга. — Мне действительно хочется разобраться в тебе. Ты до такой степени полон каких-то фундаментальных противоречий, что я теряюсь.

— Противоречий? Каких же?

— Ой… да их масса. Например, твое отношение к революционерам. Более последовательного борца с ними нигде в мире и не сыскать. Ты за последнее десятилетие устроил им тотальный террор. Им даже не удавалось спрятаться за границей — их или убивали, или ловили и отправляли на двадцать пять лет исправительных работ без права переписки. Как глянешь, так и сразу мысли: хуже и последовательнее тебя консерватора и охранителя и быть не должно. Но на деле ведь это не так. Ты ведь сам во многом реализуешь то, за что революционеры ратуют. Россия сейчас, наверное, самая прогрессивная страна в плане социальных и экономических преобразований. Да, у нас остается монархия, причем абсолютная. Но права и возможности людей таковы, что Франция может лишь тихо завидовать. Как это в тебе уживается? Это ведь совершенно немыслимо!

— Почему же? На мой взгляд, вполне все органично.

— Я не понимаю. Серьезно. Не понимаю.

— Ты никогда не задумывалась над такой расхожей фразой: «Бессмысленный и беспощадный русский бунт»? Нет? Зря. А смысл такой — русский мужик, он ведь ничего менять не хочет. Так, побузит, покипешует и домой. Собственно, в этом и кроется фундамент всей русской государственности.

— Ты серьезно? — Удивилась Клеопатра. — Это звучит дико.

— Больше скажу, такая же беда не только у русского мужика, но и у всякого иного. Знаешь, что будет делать раб, которого освободили? Бороться с рабством? Строить новую жизнь без рабства? Нет. Он постарается завести раба уже себе. Просто потому, что вот тут, — постучал Николай себя по голове пальцем, — у него определенный формат мышления. В его мире есть только господа, рабы и те, кто еще не знает обо всем этом. И если раб освобождается, то его естественным желанием будет стремление не разрушить порочную систему. Нет. Он будет теперь осознанно или подсознательно считать себя господином и пытаться всячески обзавестись рабами, чтобы этому статусу соответствовать. И ежели заведет, то рабовладельцем станет куда более гнусным и безжалостным, чем тот, кто лишен комплекса «раба», то есть, не должен доказывать себе и окружающим, что он другой… что он не раб… что он намного лучше…

— И к чему это? Как это связано с революцией?

— Напрямую. Все революционеры хотят только одного — занять место тех, кто правит. Не больше, не меньше. Где-то сознательно, где-то не осознавая того. То есть, по своей сути, жаждут денег и власти. Вот они сейчас дорвутся, займут высокие места и покажут всему миру как нужно управлять. И все.

— И все? Но… я все равно не понимаю.