Старший ефрейтор Джугашвили невольно вздрагивал каждый раз, как там, от подведенных железнодорожных путей били пушки. Сильно били. Крепко. Ему постоянно казалось, что не по австрийцам, а по нему. Каждый раз. Слишком уж этот обстрел действовал на нервы. И не только ему. Вон — рядом все вздрагивали. Кто-то практически сдерживал себя и эту реакцию мог заметить только внимательный взгляд наблюдателя. А кто-то не стеснялся своего страха. Отдельные же так и вообще молились. Иосиф же крепче сжимал свой ручной пулемет, словно это был то последнее бревно, благодаря которому он еще держится на плаву.
Прошелся командир батальона, хмуро осматривая бойцов. В сопровождении ротного, что сопровождал его на своем участке. Взводный бодро козырнул, несмотря на слегка дрожащие колени, и попытался доложиться, держась лихо, но комбат отмахнулся. Он смотрел на солдат. Шел и вглядывался в лица. Молча.
Иосиф едва заметно улыбнулся. В усы.
Прошло еще минут пятнадцать. И все затихло. Ни выстрелов. Ни разрывов. Так тихо, что в ушах зазвенело.
И тут же «заголосили» свистки унтеров, поднимая бойцов в атаку.
— Вперед! Пошли! Пошли!
И они пошли.
Молча.
Тихо.
Сначала одно отделение перебегает и падает на землю. Потом второе. Третье. Четвертое. И снова первое, начиная цикл заново.
Никто не стреляет.
В воздухе пыль, оседающая после разрывов.
И вот, когда до крепостных укреплений уже осталось метров сто двадцать, по ним открыли огонь. Плотный огонь. Из станковых пулеметов.
От русских позиций отозвались крепостные ружья и гранатометы. Но они явно запаздывали. Да, пулеметы «загасили», заставив замолчать. Но то тут, то там начинало лавинообразное нарастание стрельбы из индивидуального оружия.
Прижали.
Не подойти, не отойти.
Иосиф, стиснув зубы вжимался в землю, проклиная тот день, когда «сел за баранку этого пылесоса». Это все Като[36]
. Это она его подбила. Он ведь не хотел. Было страшно, аж жуть. Пули, казалось, пролетали так быстро, что еще чуть-чуть и погладят. Но он держался.Подключилась русская артиллерия.
Минута и сплошная стена разрывов вновь накрыла австрийские укрепления. Иосиф в этот момент едва сдержался от естественной физиологической реакции. Одно дело, когда тяжелые фугасы взрываются в дали, а другое дело — в полтораста метрах. Особенно после всего этого нервного напряжения. Но выдержал. Закусив губу до боли, но выдержал.
Артналет прекратился также внезапно как начался. И от русских позиций зазвучали рожки, играющие наступление. Рядом же оживились бойцы. Вот первое отделение по приказу командира взвода, пошло вперед… и попало под длинную пулеметную очередь, которая его почти полностью выкосила.
А потом еще.
Австро-венгры не собирались отходить. Они переждали обстрел на местах и включились в бой сразу, как только взрывы прекратились. Да и пулеметы оказались не уничтожены, а подавлены… да и то — так…
Джугашвили осторожно выглянул из-за неровности грунта, скрывающего его от прямого прострела. Сразу бросились в глаза отдельные цели — станковые пулеметы. Отсюда их было хорошо видно. И мелькающие головы обычных солдат. Он осторожно подтянул к себе свой ручной пулемет. Выставил его и, прицелившись, всадил весь магазин в замеченное им пулеметное гнездо. Да, пулемет прикрыт щитком. Но ствол в водяном кожухе. А значит его можно повредить. Да и пробиваемость 8-мм пули на такой дистанции была неплоха. Можно было расковырять щиток.
И тут же ему пришлось нырять обратно, за укрытие. Потому что по нему, казалось, начали стрелять все австро-венгры в мире. Сразу. Из-за чего земля перед его естественным укрытием буквально вскипела от пуль. Пулемет пришлось оставить как есть. Просто резко откатываясь назад. И эту железку тут же накрыло пулями. Тут повредило, там… в общем приводя в негодность.
Он оглянулся.
Второй номер лежал рядом и смотрел в небо пустыми глазами. Поймал пулю лбом. Рядом, в этой канаве находилось еще пятеро бойцов отделение в крайне нервном виде. Живые. Но ни командира, ни еще пары оставшихся солдат он не наблюдал.
Отрефлексировать и толком обдумать ничего не получилось. Начался новый артналет. А с позиций зазвучали уже звуки отступления.
Тряханув головой Иосиф, на правах старшего в этой канаве, прохрипел:
— Как закончат стрелять — бегом. К своим. Пригнувшись. Поняли?
— Поняли, — нестройным хором ответили бойцы.
— Полсотни шагов и падаем. Ясно?
— Ясно.
— И ждем нового обстрела, под которым и отходим…
Все поняли. Послушались. И побежали, как и условились. Сразу, как выстрелы и разрывы прекратились. И Иосиф вскочил, побежав вперед. Но тут заметил офицера какого-то краем глаза. Тот пытался встать, но явно не мог это сделать, имея рану ноги. Поэтому рванув к нему, он подхватил его руку, закинул себе на плечо и рывком поставил на ноги. В таком виде они и похромали в сторону русских позиций. А как зазвучали австрийские пулеметы, упали на землю и залегли, в надежде, что их не зацепит. Специально упали так, словно их подстрелили. Обвалились кулями. Это Иосиф предложил сразу, надеясь, что так они не привлекут к себе особого внимания.