Хмурый Император. Том 3. Западная война

— Если вы передадите наш разговор кому-нибудь во Франции или, тем более, Великобритании — вам отрежут голову, — мягко улыбнувшись, произнес Николай. — Я не пугаю и не угрожаю. Просто констатирую. Святой Престол не нуждается в тех людях, которые служат местечковым интересам.

— Это не вам решать! — Вскинул легат.

— Если я могу приказать вам отрезать голову и это исполнять, то почему не мне? — Максимально вежливым тоном осведомился Император. — У меня есть власть и я могу ее применить. Вы считаете, что этого недостаточно? Ну? Что же вы молчите?

— Меня будут спрашивать… — тихо произнес побледневший легат.

— Безусловно. И молчание будет выглядеть глупо. Скажите, что я сильно нервничал и злился насчет позиции Франции. Это близко к правде и ожидаемо. Относительно моего желания пообщаться приватно с Папой говорить не нужно. И вообще — дела церкви мы не обсуждали. Эмоции. Одни лишь эмоции.

— Только Францию?

— Да. Вспоминал их поведение с 80-х годов, костеря на чем свет стоит. Начиная с убийства моей невесты и заканчивая совершенно свинским поведением в этой войне. Говорил о том, что союзу конец. Россия достаточно сильна, чтобы не нуждаться в таких союзниках, а проблемы Франции теперь только ее проблемы. Весь наш разговор строился вокруг этого вопроса. Мы ведь его немного касались, не так ли?

— Касались.

— Вот об этом и говорите.

— Я могу идти?

— Можете. Вы можете ходить, говорить… но главное — помнить, кому вы служите и зачем.

— Я никогда не забываю этого!

— Но не стесняетесь служить и другим. Деньги не пахнут. Понимаю.

Легат покрутил в руке золотой Октавиана Августа. Молча. Рассматривая его. Он прочитал надписи и в принципе понял, чья эта монета. Явно этого на монете не было написано, но профиль был узнаваемый.

— Вы ведь не думаете, что у вас получится? — Наконец, после долгого раздумья, спросил легат.

— А разве Святой Престол не хочет этого? Не маленький итальянец Джакомо, а Патриарх Рима. Да. Не быстро. Не сразу. Но почему нет? Разве Святой Престол настолько измельчал, что стал прибежищем для всего лишь итальянца? Разве он утратил свои былые амбиции?

— Амбиции? Вы готовы принять католичество?

— Я готов принять христианство. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.

— Понимаю, и не разделяю вашего оптимизма.

— В 1888 году я принял Россию в весьма запущенном состоянии. Армия была одной из худших в Европе. Флот — едва ли не туземным. Экономика такова, что ни современных станков, ни современных, технически сложных изделий произвести в ней было нельзя. Разве что штучно и за огромную цену. Россия зарабатывала на вывозимом лесе, зерна, нефти и прочего подобного товара. Население же едва на шестую часть умело читать. Читать, писать и считать — лишь каждый десятый. Квалифицированных специалистов практически не было. Наука — в загоне. Образование на всех уровнях — миниатюрно и проблемно. Экономика откровенно колониальна. А все окружение престола воровало… отчаянно, самозабвенно и безудержно. Про искусство и прочее не было и речи. Даже если что-то где-то появлялось, оно либо сразу утекало за пределы России, ибо здесь было не нужно, либо имело характер самый, что ни на есть мрачный и упаднический. Одна сплошная проблема, а не страна. Куда не ткни — или рукав порван, или сапог в дерьме. Прошло двадцать шесть лет. Двадцать пять полных лет, если быть точным. Четверть столетия. И вы видите, что получилось.

— Согласен. Результат поистине впечатляющий! Но мы говорим о несколько разных вещах, — осторожно пояснил легат.

— Разве? Вы знаете, как христианство стало Имперской религией? На самом деле, а не по церковному преданию.

— Я предполагаю, что у нас могут быть сильно разные взгляды на этот вопрос. Не забывайте — я лицо духовное. Впрочем, я с удовольствием выслушаю вашу версию.

— Вы помните про пять добрых Императоров?

— Да. Конечно. А причем тут они?

— Для кого они были добрые? Никогда не задумывались? Нет? Так я подскажу — для Сената. Гай Юлий Цезарь был человеком, который в очередной раз попытался собрать воедино разрываемую на куски державу. Сенаторами разрываемую, которым всегда было плевать на благополучие Империи. Им было достаточно, чтобы они жрали сладко и спали мягко. Они. О том, что на другом краю Империи все может пасть прахом им дела не было. И первые пять Императоров были добрыми для Сената, потому что держались максимально компромиссной позиции. С ним. Но не сенаторы не унимались, продолжая тянуть одеяло на себя и решать свои местечковые проблемы за счет Империи. И Императоры были вынуждены вступить с ними в борьбу, чтобы все прахом не пошло. Разве нет?

— Это… очень необычная трактовка событий.

— Допускаю. Однако, разве я что-то говорю не так? Если, конечно, рассматривать эти события в рамках государственного интереса.

— Я не могу возразить вам, по существу во всяком случае. Возможно вы и ошибаетесь, но я недостаточно хорошо владею материалом. Впрочем, я все равно не понимаю, как все это связано с христианством.