Хоббит. Путешествие по книге

Здесь также видится перекличка с первой песней гномов. Если гномы поют о соснах, которые «ревели на вершинах» под ветром от крыльев подлетающего дракона, то жители Озерного города воспевают новую поросль травы и деревьев, которая покроет ныне безжизненные склоны и будет приветливо колыхаться под легким ветерком.

Последние строфы совпадают с бездумным воодушевлением горожан даже больше, чем второе четверостишие с его настораживающим страдательным залогом. Трава и деревья зазеленеют в пустоши и на склонах самой Горы. Богатство потечет рекой, и реки заструятся золотом. Повсюду воцарится радость; печаль и грусть сгинут бесследно. Эта воображаемая картина неземной утопии, которая тут же и настанет с возвращением короля гномов, безусловно, привлекательна, вот только верится в нее с трудом.

Однако посреди всего этого света и благолепия стоит особняком одна зловещая строчка: «Озера засверкают и запылают». Диссонанс, который вносит в песню эта строчка, станет еще явственнее, если читатель уже знаком с тем, что произойдет пару глав спустя: Смог сожжет Озерный город. Картина пылающих и сверкающих озер, конечно же, может быть связана с упоминанием рек, текущих золотом, – по крайней мере именно так вполне могут рассуждать горожане. Тем не менее строчка эта выделяется в тексте по двум причинам: во-первых, она не такая приторно оптимистическая, во-вторых, предсказывает событие, которое и в самом деле произойдет.

Не стоит забывать о том, что рассказчик в самом начале сообщает читателю: песня, которую затянули горожане, начинается оставшимися в памяти «куплетами» старинных песнопений, которые толпа, охваченная всеобщим воодушевлением, подхватила и превратила в полновесную песню. Текст, который затем получает читатель, как нельзя лучше соответствует этому описанию: песня представляет собою бурное извержение эмоций, но в этом извержении иногда мелькают чужеродные крупицы, которые, хотя и могли затесаться в пение толпы, заполнившей набережные Озерного города, совершенно с ним не созвучны. Позднее в книге высказывается предположение, что строчка «реки золотые потекут» как раз и является одной из крупиц древнего пророчества; я полагаю, что «озера запылают и засверкают» – другая такая крупица. Хотя жители Озерного города в полной мере не сознают того, старинные песни, запомнившиеся им не целиком, предрекают не только радость, но и страдания, а именно – разорение их родного города. Возвращение короля Под Горой воистину вернет здешним краям процветание и радость, и зеленая трава заколышется под солнцем там, где сейчас чернеет лишь бесплодный камень. Однако радость, которая суждена горожанам, будет ими обретена только через страдания и лишения. Те, кто видит в старинных песнях лишь картину будущего блаженства и ликования, жестоко ошибаются, и им предстоит столкнуться с неприятнейшим сюрпризом.

Впрочем, не все горожане поддались всеобщему восторгу. Бургомистр Озерного города относится к возвращению Торина совсем иначе, нежели большинство его сограждан. Бургомистр – человек сугубо практический. Он никогда «не придавал большого значения старым песням», его куда больше интересуют «торговля, пошлины, грузы, золото». К королю Под Горой он относится скептически, сомневаясь, что «таковой вообще существовал». Реакция бургомистра на то, что произошло в Озерном городе, – прагматичная и в то же время весьма хитроумная. Он вынужденно присоединяется к «гласу народа», хотя в глубине души ничуть не верит в заявления Торина. Тем не менее бургомистр благоразумно готовится к любому исходу дела, даже тому, который считает наименее вероятным: что Торин говорит чистую правду. Бургомистр Озерного города намерен при любом раскладе нажиться на этой истории.

Король лесных эльфов также рассуждает практически. Он сильно сомневается, что поход Торина завершится успехом, однако же, если Торин все же сумеет заполучить в свои руки какие бы то ни было сокровища, король лесных эльфов рассчитывает урвать долю и для себя. Он заявляет: «Без моего ведома через Черный Лес им не провезти никаких сокровищ»; его тоже, подобно бургомистру, чрезвычайно интересуют пошлины и грузы. Суждения короля лесных эльфов о замыслах Торина и его шансах на победу основаны не на скептическом складе ума – в отличие от того же бургомистра, – а на том, что он вообще крайне невысокого мнения о гномах. Он «нисколько не верил в то, что гномы захотят сражаться и сумеют победить такого опытного дракона, как Смог». Король лесных эльфов не подозревает Торина в заурядном мошенничестве, однако считает, что тот не способен вырвать свое королевство из лап дракона, который это королевство захватил и владеет им до сих пор.

О драконе, конечно, все (или почти все) прочие благополучно забыли. В песне, с которой уже ознакомился читатель, Смог блистательно отсутствует, и даже Торин (который уж никак не мог позабыть про дракона) изо всех сил старается не вспоминать о его существовании. По словам рассказчика, Торин расхаживает по Озерному городу с таким видом, словно «уже отвоевал свое королевство и нарубил Смога на мелкие кусочки». Бургомистр подначил горожан петь под окнами гномов новые песни, и в песнях этих уверенно говорится про «близкую гибель дракона» и «про то, как по реке в Озерный город вот-вот потянутся суда с дорогими подарками». Самих гномов эти новые песни не приводят «в особый восторг». Без сомнения, неудовольствие гномов объясняется по большей части намеком на то, что жители Озерного города надеются получить свою долю сокровищ. Я, однако же, подозреваю, что, по крайней мере отчасти, гномов не радует малоприятное напоминание, что с драконом еще надлежит разделаться и что Смог вряд ли возьмет да и испустит дух сам по себе, без постороннего вмешательства.

Впрочем, как замечает рассказчик, король лесных эльфов «не совсем был прав» в своей оценке Торина и К°, да и бургомистр Озерного города ошибался. Оба не учли одного: «на что не отважится родовитый гном, когда он задумал отомстить или вернуть свою собственность». Когда Торин начал готовиться к походу на Одинокую Гору, даже бургомистр «удивился и немножко струхнул». Песни-то обернулись чистой правдой: Торин, сын Трейна, сына Трора, воистину возвращается домой.

Сам Торин в этой главе претерпевает ошеломляющее преображение. В самом начале главы он выглядит поистине жалко. Когда Бильбо выпускает Торина из бочки, того невозможно узнать. Он «со стоном повалился на песок», и вид у него был, «как у голодного пса, которого привязали в будке и забыли на неделю». Торин мог бы ожидать, что горожане отнесутся к нему с сочувствием и добросердечием, хотя по «грязному и рваному капюшону с потускневшей серебряной кистью» жители Озерного города, похоже, более склонны были счесть его самым обычным бродягой. Он, без сомнения, смотрится совершенно неуместно и на пиру у бургомистра, и, пожалуй, даже в караулке. В любом случае Торин, кажется, просто обречен выглядеть жалкой пародией на возвращающегося короля.

Однако же, когда Торин является перед жителями Озерного города, им овладевает нечто, затмевающее в глазах людей его потрепанный внешний вид. Когда он смело заявляет остолбеневшим стражникам, что он «Торин сын Трейна, внук Трора, король Под Горой», рассказчик прибавляет: «И в эту минуту он и выглядел как король, несмотря на порванную одежду и выпачканный капюшон». Совсем незадолго до того Торин «еле удержался на ногах… побрел по мелкой воде к берегу и там сразу же со стоном повалился на песок», но сейчас держится так властно, что побудил некоторых стражников выбежать из караулки и посмотреть, не потекло ли и впрямь по Горе золото.

Торин вполне осознанно входит в почти мессианскую роль вернувшегося короля. «Я вернулся!» – провозглашает он на входе в пиршественную залу бургомистра, прекрасно понимая, какие чувства вызовет это театральное заявление. Когда стражники велят ему положить оружие, Торин отвечает: «У нас его нет… К чему оружие нам, кто воротился в свое королевство, как было предсказано встарь». Возвращению короля, утверждает он, не в силах помешать никто и ничто, в том числе король лесных эльфов. «Никакие замки и никакие засовы не воспрепятствуют возвращению короля, предсказанному встарь», – заявляет Торин. Вне сомнений, именно эта манера речи побуждает циничного бургомистра счесть, что Торин попросту жулик, обманщик, которого «рано или поздно разоблачат и прогонят». Между тем Торин не просто подлинный потомок Трора – он уверен (или, по крайней мере, предпочитает быть уверенным), что его возвращение на трон предначертано судьбой. Когда он горделиво шествует по Озерному городу в окружении поющей и славословящей толпы, читателю не составит труда вместе с ним поверить, что так оно и есть.