Хобо

Истерика получила новое содержание — вместо «почему» теперь слышались крики «где он». По всей квартире разносились полные отчаяния вопли. Каждый вовлекал каждого в свою партию причитаний и утешений. Для похорон никто себя не берег. Алкоголь в моих венах размышлял о том, что диагноз всегда один и тот же — какой невыносимой ни была бы боль, люди всегда еще невыносимее. Мне действительно стало легче, когда приехала «скорая» и появились люди в серовато-белых халатах. Им было не впервой спешить на помощь моей матери. Вот у кого было чему поучиться. Началась новая серия — уговоров и призывов успокоиться. У врача была смуглая кожа, бронзовый загар от природы. Малоподвижный и флегматичный, очки у него постоянно съезжали, когда он наклонялся над матерью, виднелись его сине-желтые носки. Молниеносно сверкнул шприц в руках толстой усатой медсестры. Одой рукой она расчистила дорогу среди заботливых родственников, другой начала раздевать пациента. Я воспользовался моментом и прокрался на кухню, где меня ждала новая выпивка. Она была мне нужна как никогда. Я весь прокис от ожидания, когда же все это кончится. А никак не кончалось. Я пошел в ванную и почистил зубы.

* * *

Брат уже плавал в формальдегиде, когда мать проснулась. Она со стоном подняла голову с мокрой от слюны подушки. Она щурилась через почерневшие веки, словно отвращение не давало ей открыть глаза. Тем не менее, меня она узнала. В какой-то момент, пытаясь оттолкнуть меня, ее обессилевшая рука задела мою щеку. Мне стало неприятно. Захотелось провалиться прямо на этом месте. Было страшно дышать, я весь превратился в какую-то требуху. Ее ладонь была такой же ледяной, как пот, от которого промокла моя одежда. Бледная, как застиранное черное, она казалась мне то сонной тенью, то дохлой вороной. Но меня было не обмануть. У нее внутри вращался огненный шар. Я видел, что она все предала анафеме. «Мне нужно его увидеть», ее воображение обезумело. «Я должна его спросить, почему он это сделал». Повисла мертвая тишина. Я молчал изо всех сил, полностью парализованный, только кадык предательски ходил вверх-вниз. Отец подскочил со стаканом воды, она с отвращением его оттолкнула. Ее вопрос было не утопить в стакане воды. Отец не отступал. Смочил пальцы и стал нежно массировать лоб матери. Гнусавым голосом он повторял ее имя, а другой рукой разглаживал складки ее платья. Я больше не мог это переносить. Сжал ее руку — бессмысленное проявление поддержки — и очень, очень скользящим шагом удалился. Я уполз в ванную, поплескал себе в лицо холодной водой и еще раз почистил зубы.

А немного позже началось. Забившись между буфетом и плитой, я курил бездымные сигареты, глотал неощутимый алкоголь и прикидывал, как бы мне свалить из дома. Там, за стенами квартиры, я был бы чуть менее лишним, чуть более незаметным. Кроме всего прочего я нуждался в какой-нибудь музыке. Я слышал, как мать зовет Бокана и молился, чтобы кто-нибудь из соседей врубил радио. Но напрасно. Все были, понимаете ли, до чертиков обходительны. Так что в моей ситуации я был как медведь в ловушке: лежишь на дне глубокой ямы со сломанными костями и точно знаешь, что за тобой придут, что про тебя не забудут. Потом я услышал звон разлетающихся осколков стекла, сопровождающийся криками. Я рванул на второй этаж нашей квартиры и увидел суетящихся родственников, которые борются с разъяренной матерью, стараясь при этом, чтоб она не упала. Потом они дотащили ее до дивана, надеясь успокоить ее тем шумом, который производили, казалось, что они устанавливают в спальне стиральную машину. Ну, хоть какой-то толк от них есть. Я заметил несколько капель крови на паркете под окном. Ничего страшного. Отец, правда, думал иначе. Он был в таком ужасе, что дал матери пощечину, крича шипящим голосом, словно кто-то вырывает у него язык. «Успокойся же ты, прошу тебя! Как тебе не стыдно?». В конце концов, и его прорвало, и ему изменила профессиональная выдержка, и он показал свое истинное лицо. Я схватил его так, как будто он весь был одной шеей, он не сопротивлялся, не хотел, чтобы от его рубашки оторвались пуговицы. Я перетащил его в другой конец комнаты, с очень, очень сочными ругательствами в его адрес. Мне было приятно смотреть, как он стирает слюни со своего резинового лица. Через несколько минут подъехала «скорая». Похоже, они ждали в засаде. Констатировали поверхностные порезы и повторно применили интра-ультра-венозно-оральную комбинацию. Пока они возились с матерью, ее рот сложился в гадкую демоническую улыбку. Он оставался начеку. Мне показалось, что так выглядит кошмарный навязчивый сон.