Хочешь жить, Викентий?

Промокашка удивленно пялилась на запевшего дедку, а для меня тут ничего удивительного не было. Я вырос под его пение. Что бы он ни делал в своем дворе — собирал груши, кормил кур или просто отдыхал, лежа на старой железной кровати под деревом, — он всегда пел.

— Ну что, вертаться будем, красавица? — обратился он к Промокашке.

— Поехали!

— Дедко, а давай на полную скорость!

— Как на ракете полетим! — пообещал он.

И мы полетели. Ветер шумел в ушах, лодка то подскакивала, то словно проваливалась в воздушную яму и, выравниваясь, бешено мчалась дальше.

— Сандрик, ништяк! — крикнула Нелька, привстав с сиденья и опираясь на мое плечо.

Сейчас она походила на пацана. Коротко остриженные волосы взлетали и рассыпа́лись на ветру, как пепел, и вновь соединялись в пышные пряди. Нелька, входя в раж, даже присвистнула и запела:

А у дельфина взрезано брюхо винтом,
Выстрела в спину не ожидает никто.
На батарее нету снарядов уже.
Надо быстрее на вираже!

— «Порвали парус!» — неожиданно на разрыв аорты заорал я. — «Парус! Порвали парус!»

— «Каюсь, каюсь, каюсь», — подхватила Нелька.

Всегда писклявый, голос ее теперь почти басил. Дедко направил лодку не к нашему заливу, а правее, — мы летели к забетонированному берегу городской набережной. Вдруг лодка трепыхнулась, высоко подскочила, взлетел ее нос, а потом вся она с силой плюхнулась на воду, заваливаясь на правый бок, и замерла. Мотор заглох, и сколько мы с дедком не старались, так и не завелся.

— Язви ее! — с досадой сказал дедок. — Не дотянула! От перешница старая! От посудина клёпаная!

Мы посидели некоторое время молча. Весело пробежал невдалеке трамвайчик на Васильевку. И больше — никого вокруг.

— Надо свояка просить, пущай отбуксирует меня. Давай, Саня, вплавь до берега, а там недалече.

— Где это — недалече?

— За Камнями. А мы тебя тут с кралей твоей подождем.

— Ну нет, — сказала Промокашка, — я тоже вплавь… Свежачок! — крикнула она, плавно сползая с лодки в воду прямо в платье, и поплыла. Оглянувшись, помахала деду Грише: — Спасибо, дедко Гриша! Здо́рово покатались.

Я тоже соскользнул с борта в воду, и мы поплыли. До берега оставалось километра два. Мы плыли быстро, Нелька иногда отдыхала, лежа на спине, раскинув руки, а я нырял и плыл некоторое время под водой. Вода, казавшаяся сначала холодной, стала привычной, просто свежей, и, если бы не мокрая рубашка, противно колыхающаяся за спиной, и прилипшие к ногам штанины, плавание можно было бы назвать даже приятным. Когда до берега осталось немного, Промокашка так прибавила скорость, что я не смог ее догнать и приплыл вторым.

— Хорошая лошадка к дому быстрее бежит! — крикнул я, выходя на берег.

— Лошадью ты меня еще не называл! — ответила Нелька.

— Не лошадью, а лошадкой. Почувствуй разницу!

— Саня, как здо́рово, как хорошо!

— Ну, я пойду за Камни, к дяде Андрею.

— Как там дедко один кукует?.. — вздохнула Промокашка.

Мы одновременно повернулись к воде.

— А он и не кукует! — обрадовался я.

Какая-то новая моторочка щегольски голубого цвета взяла на буксир развалюху дедка Гриши и потащила в сторону залива.

Нелька отжимала подол платья и хохотала. Такой красивой и счастливой я, пожалуй, никогда ее не видел.

Мне тоже стало весело и легко. Волжский ветер словно выветрил из души всю отчаянную усталость последней недели.

Переглядываясь и беспричинно смеясь, мы направились к площади.

— Айда в кино? — предложила Нелька. — Пока дойдем до кинотеатра, я уже высохну.

— Айда! — согласился я и поцеловал Нельку.

— Ммм!.. — медово протянула она. — Хорошо!

— Ты права: нет места лучше нашего Калышина и нашей Волги, — сказал я. — Никогда отсюда не уедем!

V

На следующий день я на практику опоздал. Пришел почти в одиннадцать часов. В детском все было как обычно: ор, повякивание, причмокивание. Девчонок не было: наверное, все переметнулись в родильное отделение. Борька развешивал фотографии — я встретил его, когда бежал в гардероб.

Прямиком направился к своему мальцу, и тут предстала моим глазам веселенькая картина: Лиля-леденец стояла, притаившись у чуть приоткрытой двери бокса, и, словно агент разведки, подглядывала-подслушивала.

— Пришли! — шепнула она.

— Родители?

Лиля Леонидовна кивнула и прижала палец к губам.

Я тихонечко заглянул в щелку двери. Зинаида Александровна что-то рассказывала стоящей у кроватки молодой женщине с высокой прической, в больших очках, и мужчине, коренастому, стриженому, в синем спортивном костюме. Я сразу узнал эту пару.

Тут Зинаида Александровна взяла из кроватки мальца и дала подержать женщине. Та со счастливым испугом приняла и держала на замерших руках детеныша. Потом наклонилась и сама положила его в кроватку. Я уже хотел сделать щель в двери побольше, но Зинаида Александровна, что-то тихо говоря будущим родителям, направилась к выходу. Супруги двинулись за ней. Я быстро отпрянул в сторону и забился в самый дальний угол отделения, ожидая, пока они не выйдут в коридор. Лиля Леонидовна осталась стоять у пеленального столика.