Ваше письмо затронуло массу захватывающих, увлекательнейших вопросов. Конечно — тут не обойтись без продолжительной и подробной личной встречи. То, что Вы говорите о Некрасове, для меня, конечно, имеет огромный вес. Впрочем, то, что Вы говорите — правда. Да, ему случается «ритмически захлестывать». Об оригинальности и говорить нечего — тут дальше некуда. Кроме того, он крайне «модерный» поэт — именно в своей некрасивости, в своей стремительности, в равнодушии ко всякой эстетике. И энергия, и накал — все это верно. Кроме того, он, иногда, чертовски здорово умеет писать стихи. Иногда такое завернет, что просто диву даешься, как это и откуда это у него. Но… неровность… Я не говорю о том, что, напр<имер>, Лермонтов не ровен и что у него надо выкинуть больше трех четвертей. Но зато там, где он на высоте — как, напр<имер>, «Ангел», «Желание» (оба варианта), «Три пальмы», «Мцыри», «Валерик», «Дубовый листок», «Выхожу один я на дорогу», «Когда волнуется», «Дары Терека» и еще десяток-другой стихотворений — тогда ему не равен никто и тогда это и есть поэзия в самом полном смысле слова. То же можно сказать и про Андрея Белого. Хуже всего он, когда подражает Некрасову, но не потому, что он перед ним мелок, а потому, что если такой гений, как он, берется подражать Некрасову, то ничего, кроме ерунды, и не могло получиться. Это как если бы Шекспир взялся подражать, скажем, Бен Джонсону (чтобы не сказать Конгриву). Да и у Державина «кумир золотой» больше чем «на одну четверть». А там где он золот — то и это чистое золото, как чистое золото там, где золот Уильям Блэйк (Songs of Innocence, «The Book of Thai», многие мелкие стихотворения и отрывки из больших «пророчеств»), хотя и он больше чем наполовину «свинцовый».
У Некрасова другое — у него «чистого золота» нет. Он срывается даже в своих наилучших вещах — из него невозможно выделить ничего целиком. У него нет ничего, за что ему можно было бы простить эту пошлятину, его злободневные куплетики кукольниковского пошиба, его небескорыстную тенденциозность, его чересчур далеко идущую безвкусицу (примеры — сплошь, но даже в его лучших вещах, как «Маша», «Убогая и нарядная», как в его фельетонах о петербургских морозах (м. б., лучшее у него) или в «Железной дороге»). Я не враг поэту, который нас хлещет по морде жесточайшим образом (пророк Иеремия в Библии), но пусть это будет нагайкой, а не дурно пахнущей тряпкой, измоченной даже не в откровенной гадости (что можно бывает простить как озорство), а в дешевых духах, потому что Некрасов безнадежно безвкусен и этим портит даже свой накал. У него розовая водичка слишком часто тушит самый подлинный огонь.
То же, что я Вам не дам — это «фальшь до мозга костей». Вы ее объявили «ужасающей несправедливостью». Меня удивляет: неужели Вы Некрасову верите? Ведь он весь (если бы только истерика, то полбеды, и там я его даже люблю) — поза, трепло, демагогическое дешевое милюковское завывание. Его «народный» язык… так разве это его язык? Ведь это сплошная ложь и фальшь («Кому на Руси жить хорошо», но и во многом другом). И он так изолгался в языке, что даже его стихи, написанные нормальным для него языком (слащавейший и лживейший декабристский «Дедушка» и оных же супруги в «Русских женщинах», bluff которых понял даже Д.П. Мирский[239]
), или, скажем, «Мороз красный нос» — так и трепещут на границе лжи, потому что, в конец демагогически изолгавшись, он даже уже потерял сам ощущение, каким он языком пишет: своим ли, среднего интеллигента того времени или «народным». Это хуже Кольцова! Ведь Кольцов-то был не виноват, что родители его ничему не учили, он-то был добросовестен. Тут мне не удержаться от хоть двух примеров: А) в «Железной дороге» — «А по бокам-то все косточки русские». Это, конечно, не потому, чтобы рифмовать с «насыпи узкие». Рифмовать-то, черт, он умел, да еще как! Это чтобы… вызвать у читателя жалость к рабочим-строителям железнодорожной насыпи! Чтобы ударить по национальной струнке тоже. Да ещеякобы «народ так говорит». Дальше, в фальши, пойти некуда. А ведь это одна из вершин Некрасова! В) В «Кому на Руси» баба оплакивает умершего ребенка и говорит об его гробе: «окошки не прорублены, стеколушки не вставлены». Метафора гроба как избы без окон и дверей и проч., пожалуй, даже не лишена силы. Но ему понадобилось, демагогии ради, «выражаться» как настоящая крестьянка. Вот он и влип. Эти «стеколушки» на 10 аршин воняют не лишенным лингвистической ловкости интеллигентом. Слыхали ли Вы, когда-нибудь, у настоящих крестьян такие выражения? И так у него сплошь. Я и не стану отрицать, что в кои веки может случиться, чтобы лингвистически одаренная крестьянка (такие бывают) так выразилась. Но у него это сплошь. И как Вы не ощущаете, что это фальшь?