Уля и вправду выглядела усталой, но к моему приходу уже успела принять душ и сейчас сидела в халате, с полотенцем на голове и пила кофе.
- Хочешь кофе?
- Нет, спасибо, что ты там в Киеве мне за работу нашла, о которой нельзя говорить по телефону? Наркокурьером, что ли?
- Да нет, - рассмеялась она. - Это у меня еще советская привычка. А работа такая - ты берешь заграничный роман и полностью его переделываешь.
- То есть как?
- А вот так! Он должен стать неузнаваемым! Ты меняешь все: имена героев, страну, место жительства - словом, все реалии...
- Боже мой, зачем это?
- Все очень просто: чтобы издательство не платило за авторские права!
- Не понимаю! Не проще ли написать тогда новый роман?
- А ты можешь?
- Нет, наверное.
- В том-то и дело! Это, конечно, жульничество, но все-таки работа чистая...
- В высшей степени! И потом, этот роман ведь еще надо перевести.
- Да, действительно, об этом я как-то не подумала... А ты перевести не сможешь?
- Уля, ну что ты такое говоришь? Я же едва знаю английский. Ну надо же, чем только люди сейчас не занимаются, с ума сойти!
- Понимаешь, я в поезде познакомилась с одной женщиной, она как раз издает такие псевдороманы.
Я о тебе вспомнила, и она сказала, что можно попробовать... Но перевод... Жалко!
- А мне не жалко, это черт знает что. Может, если б я должна была детей кормить, тогда бы я и за такое взялась, а так чего ради?
- Тогда будем ждать Анюту, она скоро вернется.
Потом Уля достала мешочек конского зуба, мы поджарили семечки с солью и уже ничего не могли делать. Тупо сидели на кухне и лузгали семечки.
- Нет, какая пакость! - время от времени восклицала Уля, но остановиться была не в силах. - Ой, Сашка, в братской Украине твой Глеб тоже гремит - сейчас, сейчас, куда же я этот журнал девала... Ага, вот он. Глянь, до чего хорош, мерзавец!
Она протягивала мне глянцевый журнал, на обложке которого был Глеб.
- Между прочим, там и твоя мордаха есть, - заметила Уля.
- Где?
- Открой на четвертой странице!
В самом деле, там было напечатано несколько снимков, на одном я узнала себя в момент, когда выходила из дома. Фотография показалась мне на редкость удачной. Я была в черном плаще. На втором снимке я узнала ту самую вешалку. На третьем был Глеб и не слишком молодая дама в каком-то навороченном вечернем туалете. Под моей фотографией было написано: "Первая и пока единственная жена Глеба Ордынцева Александра". "Пока единственная"! Про вешалку было сказано: "Ослепительная партнерша Мира Монтерро, она снялась в нескольких эпизодах фильма "Улыбка солнца", но даже красота и сумасшедшее обаяние партнера не смогли сбить ее с пристрастия к однополой любви". Ничего себе. Значит, красивая вешалка - лесбиянка! Меня этот факт только порадовал. Под третьим снимком надпись гласила: "Благосклонная улыбка продюсера - залог успеха!"
- Налюбовалась?
- Уля, ты даже не представляешь себе, какой камень у меня с души свалился благодаря тебе!
- Опаньки! А в чем дело-то?
Я рассказала о двух конвертах.
- Ну надо же, что за блядство такое! И кому это понадобилось?
Я молча развела руками. У меня было подозрение, что это дело рук Лары-Лауры, но я промолчала. Я теперь вообще старалась не проронить лишнее словечко о Глебе, даже с Улей. Но все-таки мне стало легче. И, придя домой, я первым делом выбросила в помойку те фотографии, что покоились в "Истории КПСС".
***
Через несколько дней выяснилось, что никакой редактуры для меня пока нет, но со временем, возможно... Я совершенно не знала, куда себя девать. В однокомнатной квартире даже уборкой невозможно все время занять. Глеб почти не бывает дома, разумеется, к его приходу я всегда готовлю ужин, стараясь, чтобы это было что-то легкое, не слишком калорийное... Я выполняю все свои обязанности, но...
И Глеб на первый взгляд такой же, как всегда, но я чувствовала, что между нами почему-то словно выросла стена. Или я все это придумала?
В один отнюдь не прекрасный день мне все стало ясно.
Я ездила к свекрови помочь ей собраться: она уезжала в Карловы Вары лечить печень. Поездку ей оплатил Глеб, и она была на седьмом небе. Даже на меня не обижалась.
Мы еще посидели, потом простились, и я поехала домой. Открыв дверь ключом, я сразу услыхала голоса на кухне. Глеб и кто-то еще. А, Генка! Похоже, они там решили выпить, я уже хотела крикнуть им, что я пришла, но тут до меня донесся голос Генки:
- А как же Санька?
- Ах, боже мой, если бы я знал! Пойми, я чувствую себя как стреноженный конь...
- Ты хочешь сказать, как стреноженный жеребец, - довольно ядовито произнес Генка.
- Дурацкая шутка! Нет, правда, я совершенно растерян. Думаешь, я не знаю, чем я обязан Сашке?
Прекрасно все понимаю и даже больше тебе скажу: я ее по-своему еще люблю, она как часть меня самого, вот это меня и мучает.
Он замолчал. Я стояла замерев. Вот оно - то, чего я боялась. Он любит меня, но "по-своему"! То есть попросту терпит без отвращения, так, что ли?
- И все-таки, Глеб... Баб у тебя было и будет тьма, а Сашка... Сашка она ведь уникальная Такие на дороге не валяются.