Господи, кому и зачем понадобилось присылать мне эти фотографии? Я схватила конверт, осмотрела его внимательно со всех сторон. Ничего примечательного, штемпели московские… Доброжелатели, мать их! Ну и что прикажете с этим делать? Выбросить в помойку? Или сохранить и предъявить Глебу?
Спросить, кто это такая и что все это значит? А что толку? Глеб будет с честными глазами уверять меня, что это просто пробы к фильму или что-то еще, сугубо профессиональное, мне захочется ему верить, и я же буду чувствовать себя виноватой… Нет, к чертовой матери! Я порвала фотографии на мелкие кусочки и выкинула обрывки в мусоропровод. Но предварительно разглядела красотку. Она и вправду была хороша – лет двадцати двух от силы, яркая, красивая. Может, это она сама и прислала, – так сказать, для сведения? Многие дамы такое практикуют. Но мне плевать. Ну даже и оступился Глеб, плоть слаба, как говорится, а у него сейчас от свалившейся известности уж точно голова кругом пошла. Что ж, значит, надо это пережить как болезнь. Если он меня любит, перебесится, никуда не денется, а если уже не любит… Но об этом думать не хотелось, слишком больно, просто непереносимо. Он даже не спросил, что мне сказала бабка, снова мелькнула мысль. Но я ее отогнала. Наверное, он все понял и просто не хочет бередить мне душу этими печальными разговорами. Решено, я ничего ему про эти фотографии говорить не стану, я все перенесу, я ведь люблю его, а за любовь надо бороться… С какой стати мне отдавать его первой попавшейся вешалке? Ничего, Саша, ничего, никуда он от тебя не денется. Вот заболят у него глаза или живот, куда он пойдет? К вешалке?
Как бы не так! Перед такими длинноногими красотками надо выглядеть стопроцентным секс-символом, тут не разноешься, не станешь рассказывать, что у тебя от макарон живот пучит или в сырую погоду ломит левую ногу… С этим он даже к маме своей не пойдет, она его так занудит, что он от нее через четверть часа смоется… Боже ты мой, о чем я думаю?
Что ж, я теперь гожусь только на роль грелки и клизмы? Ну уж нет, Глеб Евгеньевич, так дело не пойдет!
Мне надо учиться существовать отдельно. Самостоятельно. Думать о себе. И начать работать. Да, а ведь Уля мне так и не позвонила. Ничего, я ей сейчас напомню.
– Уля, ты забыла про мою редакторскую карьеру?
– Ничего я не забыла, просто Анюты сейчас нет, она в отпуске, как я и думала. Вернется через две недели. Наберись терпения! А пока для тренировки пойди купи первую попавшуюся книжонку, какой-нибудь детективчик и попробуй его отредактировать.
– Зачем?
– Говорю же русским языком – для тренировки.
Возьми карандашик или ручку и на полях делай пометочки, вноси исправления, ну и все такое. Сама знаешь, как это делается, все-таки три курса театроведческого не могли пройти даром, правда?
– Ладно, попробую.
– А что это у тебя такой понурый голос?
– Я расстроилась, что твоей Анюты нет в городе.
– И только?
– Конечно, что же еще?
– Ну мало ли…
– Нет-нет, все в порядке.
– Что ты делаешь сейчас?
– Собираюсь готовить мясо с баклажанами.
– Дело хорошее, ничего не скажешь. Для любимого мужа?
– Конечно, не для себя же.
– Ну-ну, валяй. Все, Сашка, я убегаю, дела ждут!
– К Сигизмундычу бежишь?
– Если бы! Но по его заданию, так сказать!
– Тебя это греет?
– Как ни странно, да, – засмеялась Ульяша как-то удивительно молодо. Я ей даже позавидовала. – Между прочим, послезавтра я уеду дней на десять в Киев, – сообщила Ульяша, отсмеявшись. – Что тебе привезти?
– Конский зуб, – не моргнув глазом, ответила я.
– Сашка, это дурная привычка – семечки лузгать.
– Ну я же не всякие люблю, а именно конский зуб!
– Ладно, так и быть. И откуда у тебя такие плебейские вкусы? Но где-то я тебя понимаю. Жаренный с солью конский зуб – это вещь! Помнишь, как Андрею на пятидесятилетие кто-то прислал из Одессы мешок конского зуба, а Марина негодовала, потому что все гости ничего не ели, а только семечки лузгали?
– Еще бы не помнить!
– Сашка, мне не нравится твой голос! Что стряслось?
– Ничего, Улечка, правда, ничего! Ой, у меня сейчас баклажаны подгорят, – поспешила я завершить разговор, на самом деле я даже еще не вынула мясо из сумки. Моя трудовая деятельность откладывается.