Хочу ненавидеть тебя

– Не будет, – он даже не против. Ему скорее нужны деньги, а мне свобода. И я должна возмутиться и обидеться, но вижу, что его ломает, как и меня. А все, что за пределами этого подвала – ненастоящим кажется. Но все это будет завтра. Тогда, когда наступит рассвет. – Но сейчас ты здесь, и я предлагаю говорить только правду.

Самый кончик гладит меня по половым губам, словно разрешения спрашивая, а у меня от переизбытка эмоций голова кружится, словно я на самом краю обрыва стою, и вниз смотрю. Туда, куда он меня так упорно тянет.

– А ты сам сможешь?

– Сказать, что до смерти хочу тебя трахнуть, сказать, как сильно ненавижу за это тебя? Могу. А сможешь ли ты сказать, что хочешь меня?

– Ненавижу. Точно.

– Но хочешь.

– Хочу…

– Воот…

– Убить, – заканчиваю фразу царапая ногтями кожу его рук.

– О, секс тоже может убивать. А наш секс вполне вероятно убьет меня.

– Ну раз есть хотя бы шанс увидеть твой труп, трепыхающийся от оргазма.

Богдан скалится, смеется и член в руку берет, складочки мои раздвигает. Вторая рука все еще на горле, все еще давит, но большой палец губы мои гладит. В рот толкается, а я зубами его сжимаю. Только он от этого содрогается. Дрожит, чаще дышит, членом пытается в меня толкаться.

– Ты кончишь первая.

– Учитывая, что я девственница, вряд ли.

– А я сказал, что здесь никто врать не будет. И я врать тем более не буду, – проводит он влажным пальцем по губам, а затем сам их касается. Сначала я даже не замечаю, он просто водит по ним своими губами, продолжая смотреть мне в глаза, а затем язык достает.

Богдан как кистью меня обмазывает. Губы, щеки, мочку уха. Я уже по кровати мечусь, так меня колотит от его действий, от его поцелуев, которые с каждым мгновением все смелее, настырнее, грубее. Настолько, что теперь его язык в моем рту, яро орудует. Тело дрожит, сердце готово из груди выскочить. Яд удовольствия проникает по венам во все самые отдаленные участки тела и не сдержано руками его шею глажу, по ёжику, что светится от экрана в темноте.

Я даже время не знаю. Сейчас, между нами оно словно застыло. Сейчас, между нами есть только мы.

Да, я в клетке, но врать себе хочу и признаюсь смело, мне это нравится. Нравится его грубые словечки, манеры, даже то, как крепко он руку мою держит, словно потерять боится. И я ногтями спину его царапаю. Чувствую, как его грудь плющит мою, как его пальцы шершавые помогают себе половы губы раскрыть, как вход для орудия мести.

И если даже я всего лишь повод отомстить, то пусть будет так, потому я еще никогда не испытывала такой противоречивой смеси чувств к парню, да и вряд ли испытаю.

Он целует меня жадно, властно, почти жестоко, словно наказывая за то, кто я, за мою фамилию, даже наврал мне глупый. Глупый обиженный мальчик в великолепном теле мужчины.

Головка, горячая, гладкая, сухая пытается проникнуть в меня. Я напрягаюсь, впервые осознавая, что его член, не маленьких размером попытается вместиться в меня. Он давит сильнее, а я глаза распахиваю, поцелуй прерываю, хочу притормозить, потому что у него планов быть нежным точно нет. Он, не церемонясь, толкается в меня, несмотря на то, что я в него упираюсь, шепчу:

– Стой, больно.

Он снова целует меня и сильнее давит, почти разрывая меня надвое. Я вся сжимаюсь, пытаясь привыкнуть к этой боли, он она только усиливается, с тем, как Богдан толкается сильнее. До самого конца.

– Больно, скотина ты такая! Мне больно!

– Так можешь ты расслабишься, или член мне оторвать хочешь, – шипит он и рвано дышит, я вздрагиваю от кали пота на шее. – Расслабься.

– Давай я тебе кочергу в зад вставлю и предложу расслабиться.

– Я еще не готов к таким близким отношениям, – еле выговаривает он, полностью опускаясь на меня, входя своей кувалдой до самого конца. И я кричу, реву, а он мне рот закрывает, слезы слизывает. – Да потерпи ты, должно пройти.

– А не проходит, – ною я, ладонь его кусая, а он выдыхает хрипло и пытается член достать, а мне еще больнее. – Отрастят себе чудовищ, а потом девушек невинных насилуют.

– Ну уже и невинных, – целует он меня снова и двигаться пытается, а я челюсти сжимаю. Пытаюсь хоть как-то к ощущению привыкнуть, когда тебя рвут изнутри.

И тут в дверь стучат так громко, что мы вздрагиваем.

– Лом! Там Костя приехал. Утро уже, пора Самсонову звонить.

Утро? Темно же было!

Богдан словно вспоминает что – то, пытается встать, а я в него вцепляюсь.

– И ты меня так оставишь?

– Ну я еще вернусь, не переживай. Закончим начатое. – он еле выходит. – Да не дуйся, все равно нормально потрахаться не получится. Сходи в душ. Сейчас заживет все. Эй!

В него летит подушка, затем лампа прикроватная, которая разбивается об дверь Книги, что рядом с кроватью лежат.

– Больная что ли?!

– Да свали ты уже к своим Димам и Костям, а меня в покое оставь!

– Аня!

Я чувствую, как ярость и обида, смешенные с болью внутренности скручивает. Отворачиваюсь от этого бесчувственного гордона, желая только того, чтобы он остался и погладил меня, обнял, сказал, что я еще получу удовольствие и это только первый раз, а он… Придурок. Дверью хлопает, еще и кидая мне напоследок:

– Истеричка.