Что-то несколько раз раздувается и лопается, словно пузырь жевательной резинки. Глаза не открываю, но кажется, что вижу. Память срабатывает.
– Посмотрела? Давай, мелкая, скройся.
– Скрываюсь, – гундосит девчонка нараспев. – Там, кстати, мама на завтрак звала.
– Через пару минут спустимся.
Дверь хлопает, мелкая зараза совсем не щадит мой котелок. Морщусь и стону от боли, которая разрывает голову на части.
– На тумбочке вода и две таблетки, – реагирует Чара. – Пей, в душ, и завтракать. В этом доме пропускать трапезы нельзя.
– Знаю, – хриплю.
Осторожно сажусь. Приоткрывая веки, сгребаю пилюли. Закидываю в рот и жадно заливаю их водой. Чарушин под руку не лезет, тупых комментариев не отпускает и вчерашнее не поминает. Но даже после душа я себя чувствую так, будто умер и воскрес каким-то несовершенным организмом. С непропорционально большой башкой – ее не держит ослабленное тело. Со слишком длинными тяжелыми руками – их неумолимо тянет к земле, едва не заваливаюсь от этого веса. С полуслепыми воспаленными зенками – они болят и слезятся непрерывно. Со слишком тонкой кожей – ее все раздражает.
– Доброе утро, – приветствую родителей Чары и трех сестер-трещоток, которые не замолкают, даже чтобы ответить мне. Кивают и дальше гудят, как пчелы, блядь. Стараюсь не дышать, пока жму Геннадию Владимировичу руку. Стыдно, но смотрю в глаза. Не первый раз, увы, в таком состоянии в их доме появляюсь. – Как оно?
– Порядок. А ты как? Ожил? – «батя» смеется, но без подъеба. По-отечески журит, только здесь и видел такое отношение. – Больше не будешь? Ну, неделю точно.
– Неделю точно, – смеюсь в ответ, хоть и болью все на это обыденное действие отзывается.
– Занимайте места, – подключается Катерина Романовна. – Сейчас я вас всех вылечу.
Сажусь на свое обычное место. Инстинктивно задерживаю дыхание, когда передо мной возникает тарелка непонятной парующей жидкости. Потом вспоминаю, где нахожусь, и вдыхаю. Пахнет сладко, но тошноты не вызывает.
– Ешь, ешь, – смеется Катерина Романовна. – Первую ложку через силу, а потом почувствуешь, сразу легче станет.
– Спасибо, – все, что я придумываю ответить.
В этом доме хочется благодарить. И я всегда им всем завидую. Немного. Нет, конечно же, много. Но так… По-доброму, что ли. Нахождение здесь глушит во мне все маты. Чувствую себя совсем другим человеком. Иногда страшно от этого, потому и прихожу редко. Боязно, что потом тяжелее будет воспринимать свою собственную реальность. Но сегодня я позволяю себе расслабиться и не думать. Просто не думать.
После завтрака Чара, правда, снова, едва мы уходим в его комнату, наседает на меня со своими расспросами.
– Что думаешь делать дальше? Когда у тебя это дерьмо сойдет?
– Не знаю. Не решил еще, – выдыхаю, и первые планы созревают, будто сами собой. – Для начала мне нужен ноут, чтобы продолжить работу. Потом… Нужны деньги. Много денег.
– У Фили точно найдется лишнее «железо». Одолжит без проблем, сто пудов.
Не привык к подобному. Что-то у кого-то одалживать? Полный зашквар. Но сейчас выхода нет. Откозырял, походу, свое.
– Кроме того, Варины двести пятьдесят штук…
Не даю договорить.
– Рехнулся? Еще я ее деньги не таскал!
Щеки жжет резкий выброс крови.
– Ну, почему ее? Вроде как она тебе долг возвращала…
– Все равно. Отдашь ей обратно!
– Это ты рехнулся! Как я ей отдам?
– Не знаю. Не парит.
– Задолбали вы, – беззлобно выдыхает Чарушин. И, наконец, задвигает самый главный вопрос: – Неужели серьезно? Не пойдешь к ней?
– Зачем?
– Объясниться.
– Уже объяснился.
Знаю, что тупо все вышло. Как уж получилось. Что еще я мог ей сказать? Прости, я не могу сейчас взять за тебя ответственность? Как бы это выглядело? Какой я мужик вообще?
Подыхаю от бессилия. Подыхаю без нее. Просто подыхаю.
Мачеха, судя по всему, пожелала выйти чистенькой, потому отец и поставил такое требование, что разрулить все должен я, не примешивая родаков. Были бы деньги, послал бы обоих! Иначе как жить спокойно, после того, как все это услышал, изучил историю болезни, статистику, сам покопался в инете? Были бы деньги… Будут! Должен достать. Должен.
– Мне нужно заработать, – повторяю, не глядя Чаре в глаза. – Потом, если… Если она не остынет… – сглатываю несколько раз, но договорить все равно не получается.
– Не остынет, конечно, – отзывается Чарушин ворчливо. Потом как-то тягостно вздыхает. – Ну, и дурак ты… Полный кретин.
– Согласен.
Глава 44
Передай, что я люблю его.
Снег сыплет. Скрипит под ногами.
Хорошо так... Красиво. Свежо. Волшебно.
Только зачем мне все это? Странный вопрос, знаю. У счастливых людей подобных не возникает. Я на нуле. Сгоревшая комета. По-другому не могу охарактеризовать.
– С первым днем зимы! – восклицает бегущая мне навстречу улыбающаяся девушка и тем самым неосознанно напоминает о том, что и я должна.
– С первым днем зимы! – отзываюсь с улыбкой, прежде чем мы разминемся.