Хочу тебя любить

Черная ревность срывает мне крышу. И я уже ничего не контролирую.

– А че так? Значит, до хуя че было? Вещай, что именно! Иначе не отстану.

– Пошел ты… Больной придурок! Если бы знала, не пришла бы…

– Не пришла бы? Как, блядь, не пришла бы?!

Раскидывает меня, пиздец, как.

– До старости, что ли, не пришла бы? А как же ебучие чувства? Что с ними?

– А что с ними? Какие чувства? – голос аж звенит в ответ.

Нутром чую, что намеренно вот так вот все выворачивает, но… Блядь, задевает же!

Наваливаясь, подминаю ее. Жаль, в глаза не посмотришь – чересчур темно. Зато каждый вдох-выдох чувствую. Читаю, как слова. Может, я и дебил, но это громче слов. Так же, как и я, она меня… Так же!

– Если ничего нет, что ты, мать твою, здесь делаешь?

На этот вопрос ничего не отвечает. Замирает, только дышит громко и отрывисто. Неосознанно ловлю эти горячие потоки.

– Почему замолчала? Ну? Разве не видишь? Не видишь, блядь, как разложила меня? Я тебя… до потери пульса.

– И что это значит? – раздается в ответ настороженный шепот.

Сука, убиться об стену.

– То и значит!

– Ладно, – так же тихо выдыхает.

Давно не двигается, но я все еще не могу ее отпустить.

– Что ладно?

Шумно циркулирует воздух. Жду, что после того, как соберется с духом, выдаст что-то весомое. Даже не точку, а жирное тире. А вместо этого получаю короткую, как дефис, черточку.

– Просто ладно.

– Шикарно, блядь, – тяну разочарованно.

Почти обиженно, как ни позорно. Иначе не получается.

– Хватит гнуть маты, – рычит в ответ Любомирова. – Мне, если что, неприятно.

– Если что, мне тоже, пиздец, как неприятно.

– Что именно?

– «Просто ладно»!

– И что не так?

Надо бы развернуть все окончательно. Но не могу я. Не получается. Какой-то кол прорезает грудь – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Не то что говорить. В принципе существовать трудно.

– Все так, – выдаю сухо и отступаю.

Соскальзывая к краю кровати, хватаю с тумбочки сигареты. Рано распрощался с пагубной привычкой. Подкуриваю, задерживаю в легких, медленно выдыхаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Любомирова подбирается неожиданно. Обнимает со спины, как когда-то. Прижимается губами к шее. Дрожь сходу разбивает, едва сигарету не роняю. Замираю, чтобы как-то держаться в куче.

– Зачем спрашиваешь, когда сам… С ней… – тихо льются первые нотки боли.

Сглатываю, потому что влетает в грудь, как снаряд. Сцепляя зубы, переживаю этот взрыв, прежде чем нахожу силы ровно ответить.

– Если тебе было больно хоть вполовину, как мне, то мне жаль, – выдаю и надолго замолкаю. Просто не могу продолжать. Снова сгребаю все, что есть. Варя не двигается, и я не шевелюсь. Очень боюсь спугнуть. Вдруг ослабит объятия и отвернется... Каждую секунду отмеряю ньютоны воздействия. Только бы не уменьшилось. – Я не знал, что ты меня… – шумно вздыхаю, когда давление ее рук и тела становится интенсивнее. Пепел осыпается на пол, я не способен препятствовать. Оторопело наблюдаю за этим процессом. – Ты не смотрела, – сглатываю. – На меня, – сглатываю. – Я думал, что тебе плевать.

– Дурак… – так же тихо выговаривает Варя. – Я не смотрела, чтобы не запоминать, – шепот становится чаще, гуще и каким-то раскаленным. Нагревает докрасна. – Для меня ничего не было, слышишь? Не было ничего! Слышишь? Не было! А если бы посмотрела? Если бы посмотрела, не смогла бы! Не простила бы. Умерла бы. Слышишь?

Резко отбрасываю потухший окурок в пепельницу. Нет, мимо пепельницы. Похрен. Стремительно разворачиваюсь и, сгребая Варю руками, прижимаю так крепко, что дышать невозможно. А может, и не от того… Зарываюсь лицом ей в шею. Судорожно и хрипло тяну воздух. Сердце колотится, проламывая дорогу в ее грудь. Как же я хочу вот так… Всю ее полностью. Мало мне. Мало. Всю хочу. И сердце тоже.

– Хочу… – выдаю вслух неосознанно.

– Что?

– Чтобы ты меня так же… Так же, как я тебя… – голос вибрирует. Но мне похрен. – Так же, Варя, блядь… Варя…

– Боже… Бойка, ты ураган… Ты… Я тебя… Господи… Все уже есть… На максимум, Кир… На максимум…

Сердце замирает, пока вслушиваюсь. Приходится напрячься, ведь наше дыхание громче слов. Но каким же восторгом отзывается душа после той последней точки ее многоточия. Будет еще выше? Будет. Чувствую. Расшибусь, но добьюсь. Ее. Полностью.

– И ничего не было… Только фотография… Постановка…

– Совсем ничего?

Слышу, как трещит мой охреневший сердечный мотор.

– Совсем ничего.

– Не целовал, не трогал?..

– Ну, ты дурак… – то ли стонет, то ли выдыхает. – Нет!

И, едва выкрикивает это короткое безумно-сладкое слово, силой своих эмоций опрокидываю ее на кровать.

– Я так тебя… Я так на тебе залип… Пиздец просто… Полный пиздец… Варя… – не могу справиться с очередным переворотом внутри. Задержка дыхания не помогает. – Никого не целуй, Центурион, – требую чересчур агрессивно и нагло. Сглатывая, с трудом приглушаю свою борзоту. – Слышишь меня? Никогда!

– А ты? Поклянись первый!

Ваще легко.

– Клянусь!

Она же громко тянет воздух и держит паузу, как кому. Не жизнь, и не смерть.

Ну, блядь…

– Любомирова… Черт, Варя… Теперь ты. Твоя очередь. Клянись!

– Клянусь.