Хочу тебя вернуть

— Я тебе тогда ещё говорил, что отец сильнее воспитывал. — Снова целует в висок жену Агиров, большего себе не позволяет, я всё-таки чужой человек.

— Подождите, какой ещё кнут? Не понимаю, как это отец воспитывал. Кнутом? — нехорошее такое подозрение зарождается где-то в душе.

— А что тебя так всполошило? — тут же понял, что я не просто так спрашиваю Сабир.

— У Тайгира на спине сегодня во время осмотра увидела шрамы…

— А, это точно от кнута. И он, и Амиран, все исполосованные. У них отец из сыновей бойцов готовил прямо с колыбели. И кнут у него без дела вообще не лежал. Помню, с отцом как-то приехали к ним, а тот как раз кого-то из детей порол. По-моему, как раз Тайгиру и досталось. — Спокойно так отмахивается Агиров. Мы переглядываемся с Кирой в ужасе.

— Сабир мне обещал, что у нас дома такого не будет. — Говорит Кира.

— Тайгир рассказывал, что когда его отец погиб он совсем маленький был… — В ужасе вспоминаю я цифру. — То ли четыре, то ли пять лет. А там вся поясница, нижняя часть рёбер… Да этого папашу… Руки переломать и пристрелить! И как зовут забыть!

Мои возмущения прервали мелкие, начавшие вошкаться в своих люльках. Процесс кормления я решила оставить интимным действием этой семьи.

К тому же Агиров подселил в мои мысли очень сильные сомнения в собственной правоте. Но я не готова была идти и выяснять, что и как было. Я допускала, что могла ошибиться, а те фразы, были сказаны для того, чтобы избежать лишних проблем. И скорее всего, именно это объяснение я и услышу.

Проблема в другом, и я прекрасно отдавала себе отчёт в том, что у меня нет и капли той веры в этого мужчину, какая была, например, у Киры к Сабиру. Потому что для того, чтобы после пережитого остаться с этим мужчиной, или как говорит Агиров, принять, нужно просто бесконечно доверять этому мужчине. Верить в свою безопасность рядом с ним, в то, что его сила никогда не обернётся против тебя. Я не верила.

Сам же Тайгир словно задался целью приучить меня к своему присутствию и вниманию. И заодно напоминая о совместном прошлом.

У меня начались плановые операции и дежурства. И вот выхожу я из душевой после операции, а на столе стоит кружка с горячим какао, именно какао, настоящим, варёным. И тарелка с кусочками подсушенного чёрного хлеба. Не гренками, а именно подсушенными.

Во всей этой больнице сейчас было только два человека, которые знали мои привычки, и только один из них мог помнить, что я отрезала кусок хлеба от буханки, и этот кусок делила на восемь треугольников.

Сегодня я дежурила, и сидела, проверяла истории своих пациентов, заполняла операционные листы. А он просто пришёл и сел напротив, сложил руки на столе и упёр в них подбородок.

— Тебе нужен покой. — Говорю, не отрываясь от заполнения.

— Да. А здесь спокойнее. — Отвечает он.

И снова возвращается тишина. Я пишу, вношу замечания, делаю пометки для себя. А он просто рядом. И мне так уютно от этого, так хорошо и спокойно, что меня это пугает.

— Откуда у тебя шрамы на спине? — пытаюсь я разрушить очарование этого момента.

— Следы от наказаний. Ты же уже знаешь. — Говорит он.

— В голове не укладывается, что так можно с собственными детьми. С маленькими. — Откладываю я в сторону ручку. — Если бы меня хоть раз так наказали…

— Я бы убил. — Пожимает он плечами. — Не важно, сколько бы лет прошло, нашел бы того, кто поднял на тебя руку и убил бы. Любого.

— Ты так легко об этом говоришь. — Удивляюсь я. — Словно жизнь ничего не стоит вообще.

— Я никому не мешаю жить, но посягая на моё, нужно понимать, что так просто с рук это не сойдёт. — Звучит голос Тайгира.

— Значит вот в чём дело? Инстинкт собственника. — Хмыкаю я.

— Каждый нормальный человек собственник. Мой дом, моя семья, моя женщина, в твоём случае мой мужчина. Только не у каждого хватает смелости за своё бороться. Честно признаться самому себе чего ты хочешь. И какую цену готов заплатить за своё. — А вот он наоборот серьёзен.

— Зачем ты это делаешь? Чего добиваешься? Восемь лет прошло и нам с тобой уже не по восемнадцать-девятнадцать лет. Почти тридцать, полжизни прожито. А если вспомнить, что мне тут о тебе рассказали… У тебя и вовсе, каждый день как последний. — Пытаюсь понять его замысел.

— Хочу тебя вернуть. Обратно, присвоить себе на совсем. — Отвечает, не сводя с меня голодных глаз.

— Так зацепила взбрыкнувшая игрушка? Эго требует добить мишень? — как стрелок он поймёт, что я имела ввиду.

Он поднимается и обходит стол. Скорее обтекает. Действительно тигр. Одно движение, рывок и я зажата между стеной и горячим телом, его кожа обжигает даже сквозь ткань халата. Он удерживает меня на весу, фактически посадив на свою руку.

— Швы! — чуть не взвыла я, а он только закинул мою ногу себе на талию.

Молчит, пальцами обводит черты моего лица, скулы, щеки, губы. Один вдох, один удар сердца и его губы накрывают мои. Сначала мягко, нежно. Словно убеждаясь, что я настоящая. А потом у него словно крышу скрывает, обрушивается на меня, обжигая, клеймя, как будто душу вытянуть пытается.