«Я не хочу – не могу – и не умею Вас обидеть…»Так из дому, гонимая тоской,– Тобой! – всей женской памятью, всей жаждой,Всей страстью – позабыть! – Как вал морской,Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.О, вспененный, высокий вал морскойВдоль каменной советской Поварской!Над дремлющей борзой склонюсь – и вдруг —Твои глаза! – Все руки по иконам —Твои! – О, если бы ты был без глаз, без рук,Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!И, приступом, как резвая волна,Беру головоломные дома.Всех перецеловала чередом.Вишу в окне. – Москва в кругу просторном.Ведь любит вся Москва меня! – А вот твой дом…Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.И пятилетний, прожевав пшено:– «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…Так, оплетенная венком детей,Сквозь сон – слова: «Боюсь, под корень рубит —Поляк… Ну что? – Ну как? – Нет новостей?»– «Нет, – впрочем, есть: что он меня не любит!»И, репликою мужа изумив,Иду к жене – внимать, как друг ревнив.Стихи – цветы – (И кто их не даетМне за стихи?) В руках – целая вьюга!Тень на домах ползет. – Вперед! Вперед!Чтоб по людскому цирковому кругуДурную память загонять в конец, —Чтоб только не очнуться, наконец!Так от тебя, как от самой Чумы,Вдоль всей Москвы – ‹плясуньей› длинноногойКружить, кружить, кружить до самой тьмы —Чтоб, наконец, у своего порогаОстановиться, дух переводя…– И в дом войти, чтоб вновь найти – тебя!17–19 мая 1920
«Сказавший всем страстям: прости…»
Сказавший всем страстям: прости —Прости и ты.Обиды наглоталась всласть.Как хлещущий библейский стихЧитаю я в глазах твоих:«Дурная страсть!»В руках, тебе несущих есть,Читаешь – лесть.И смех мой – ревность всех сердец! —Как прокажённых бубенец —Гремит тебе.И по тому, как в руки вдругКирку берешь – чтоб рукНе взять (не те же ли цветы?),Так ясно мне – до тьмы в очах! —Что не было в твоих стадахЧерней – овцы.Есть остров – благостью Отца, —Где мне не надо бубенца,Где черный пух —Вдоль каждой изгороди. – Да. —Есть в мире – черные стада.Другой пастух.17 мая 1920