Хочу жить! Дневник советской школьницы

Последующие затем дни были заполнены оживленной перепиской. Шуня был заинтересован и заинтригован чрезвычайно, и, разумеется, ни ему, ни кому другому не приходило в голову, что мы собираемся сыграть с ним злую шутку. Впрочем, начиная переписку, никто и не собирался приглашать его домой, но «чем дальше в лес, тем больше дров». Как-то так вышло, что он захотел ее увидеть, и мы уговорились, что завтра он придет ко мне. Воображаю, как будет поражен, обескуражен и рассержен Шуня, когда увидит перед собой черномазого, наряженного в платье пуделя вместо очаровательной французской девочки, о которой он, быть может, думает по ночам. Шуня, наверно, очень взволнован, ведь это, без сомнения, его первый любовный роман, и он так плачевно кончится.

Бывают дни, когда я чувствую, что вечная холодная преграда между мной и ребятами рушится и я становлюсь их товарищем, и эти дни доставляют мне такое удовольствие и удовлетворение. Странно, шесть лет я училась с ребятами и только в середине седьмого года получила возможность наблюдать их, всегда они были для меня какими-то особенными, непонятными и чужими существами из другого мира. С ними по-другому говорила я, к ним по-другому относилась. Да это и понятно, за всю жизнь я не только не имела ни одного друга-мальчика, но и просто знакомого. Кроме школы, для меня не существовало их, и это еще более углубляло и закрепляло мое странное отношение к ним. Но и в школе я страшно далека от них, я ведь странная, мне страшного труда стоит сказать что-то любому парню. Ведь я боюсь насмешек, это для меня страшней всего, и именно от ребят, мнением которых я особенно дорожу.

После каникул мне как-то случайно удавалось прислушиваться к разговорам ребят, и меня поразила их многосторонняя развитость, удивительная любознательность и серьезность. И такими жалкими, глупыми и узкоразвитыми показались девочки, я всегда их уважала меньше, но теперь я просто презираю их. Меня удивляет, почему самый глупый из ребят знает больше, чем я, обо всем он может спокойно и рассудительно говорить. А у девочек — только романы, мальчики и сплетни. Как стыдно!

<19 февраля 1935>

Шестнадцатого мы с Мусей одели Бетьку в коричневую кофточку, повязали банты и усадили на стул. Она послушно сидела, наклонив голову, и со скрытым негодованием взглядывала исподлобья карими глазами. Около трех раздался звонок, и мы, волнуясь и смеясь, не знали, что делать, потом я стала удерживать Бетьку, а Муся бросилась открывать дверь. Вошла Ира, в сбившейся набок шапке, взволнованная и взбудораженная, и некоторое время она только охала, прислонившись к стене. «Да в чем дело? Что случилось?» Она удивленно спросила: «Разве они не пришли еще?»

Сразу успокоившись и став сама собой, она прошла в комнату и стала рассказывать: «Только я вхожу во двор, смотрю, все четверо стоят. „А, Шариха, пойдем к Луге“. Я им говорю, почему вы здесь, идите к Нине, а я сейчас приду. Я ушла домой и думала, что они давно уже здесь. Может, они раздумали?» — «Нет, это невозможно. Наверно, заблудились». Мы, недовольные, терялись в догадках и большой компанией стояли у окна и разговаривали. Ира вдруг говорит, указав вниз: «Вот они прутся». Ребята выходили из-за угла дома с совершенно противоположной стороны. «Откуда их несет? — пробормотала я. — Ба, да их пятеро, еще Димка! Ха!» Я почти испугалась: «Что же с ними делать?»

Бетьку мы решили раздеть и, назвав наскоро Жучкой, бросились к двери. Муся хохотала, у Иры от волнения лицо покрылось буро-красными пятнами, она говорила: «Я уйду. У меня такой вид, нет, я уйду». — «Брось, Ира, говорить глупости». Но она все же спряталась в кухне. У меня в руках и ногах появилась дрожь, в маминой комнате был отец, и мне перед ним было стыдно и неприятно. Куда их черт несет только!

Ребята целой толпой вошли в коридор и начали раздеваться, посмеиваясь, переговариваясь, у всех были смеющиеся и полуудивленные лица. Бетька лаяла, Димка пробасил: «Ого, какой пудель!» — «Замолчи, Жучка!» — громко смеясь, говорила я. «А, Жучка», — ребята хохотали. «Ну, проходите», — сказала я, проведя их в комнату сестер. Мы вызвали Левку в мою комнату и набросились на него: «Где вас столько набралось?» Он рассказывал и смеялся совсем по-мальчишески; глаза его, большие и светлые, будто поддернутые пленкой, тоже смеялись. Мы рассказали ему всю правду о Бетьке и велели позвать Шуню.

Он вошел, маленький и чудно одетый в свежую белую рубашку и нарядные синие брюки. Я спросила: «Почему вас так много?» Смеясь и путаясь, красный, растерянный и смущенный, он начал рассказывать, как было дело, а мне было странно и приятно видеть, как этот женоненавистник и презиратель так чистосердечно и по-детски объяснялся, а потом проговорил: «А нехорошо, что так много? Да мне плевать на них, их можно прогнать». Однако мы сказали ему, что Бетти не может сегодня быть дома, и пошли к ребятам.