Грубый мужской голос крикнул: «Дворник». Я поняла, хотя в душе еще шевелилось сомнение, и, отпустив Бетьку, с легким колебанием открыла дверь. В коридоре свет не горел, на лестнице тоже было темно, и я рассмотрела лишь неясные очертания мужской фигуры, в потрепанном пиджаке, в фуражке и с большими усами. Дальше мелькнуло другое мужское лицо. Я, может быть, на секунду только приостановилась, размышляя: «Да или нет?» — но потом отступила в сторону, пропуская мимо себя дворника, двух военных и двух простых красноармейцев.
В это время в дверях комнаты показалась мама. «Кто здесь живет?» — спросил первый мужчина (русский), в новой, с иголочки шинели. «Луговская». — «А Рыбин живет?» — «Да», — мама указала на папу. После ряда формальностей этот же военный вытащил из шинели два листа бумаги, развернул их и, передавая один папе, а другой маме, проговорил: «Это вам, а это вам». «Сколько вы комнат занимаете?» — спросил он маму. «Да всю квартиру». «Значит, все комнаты ваши?» — «Вестимо, — вмешался дворник, — раз говорят, вся квартира, уж значит, вся ихняя».
В это время военный спрашивал у папы: «Есть ли у вас какая-нибудь переписка?» — «Переписка? Нет, пожалуй, ничего нет», — отвечал папа спокойным голосом со слегка презрительным видом. «Ну, а литература?» — «Вот вся… — Он открыл небольшой желтый шкаф и указал на две нижние полки: — Ищите».
«Ну а мы пока пойдем в следующую комнату», — заметил другой военный, в кожаной рыжей куртке, в такой же фуражке и в широких синих штанах. «Пожалуйста». Он прошел в Женину и Лялину комнату, снял куртку и, положив ее на стол, принялся ворошить книги и тетради. Я стояла в коридоре, грызла ногти и спокойно смотрела, как производился обыск, скрывая в душе злость и ненависть к этим двум людям.
Меня поразила в их лицах поразительная несимпатичность. Первый, в шинели, был блондин с серыми проницательными глазами, тонкими губами, при улыбке слегка растягивающимися вниз, что делало его лицо очень неприятным; второй, в куртке, оказался евреем невысокого роста, с коротко постриженными черными волосами, типично еврейским носом и маленькими карими глазами, цвет лица его был ярко-розовый, а на совсем гладкой коже неприятно обозначалась сбритая борода.