Ход белой королевы

Кто-то сбил снег у крыльца и постучался в дверь. Мать кинулась к порогу:

- Наташенька! Ну вот, хорошо, слава тебе господи!..

Но в дверях показался молодой парень в черной ушанке и форменной шинели, которая, видно, досталась ему после ремесленного училища и сейчас была уже порядком тесна.

- Добрый вечер, Никита Евграфович! И Антонине Капитоновне уважение мое! Здоров, Савелий!

- Заходите, заходите,- пригласила мать, подвигая гостю табурет, - С чем пожаловал? - поинтересовался Скуратов, оглядывая вошедшего.

- Я к Наташе вашей, дядя Никита, из редакции я.

- Погодь, паря,- остановил его Никита Евграфович.- Это каким же таким манером, однако, из редакции? Ты же на руднике у меня в ремесленном учился, на багермейстера пойти мне обещался.

Паренек смущенно комкал шапку. Он весь зарделся - от шеи до подстриженных по-спортивному висков, над которыми смешно торчал в разные стороны боксерский хохолок.

- Да я на руднике и работаю, Никита Евграфович. Только я в литературный кружок записался, стал собственным корреспондентом в редакции, в "Зимогорском рабочем". Вот, пожалуйста, удостоверение.

Он встал с табуретки, пододвинутой к нему Савелием, порылся в кармане, вытащил небольшую картонную книжечку, а потом, еще более смущаясь, вытянул из нагрудного внутреннего кармана вчетверо сложенную газету.

- А вот в газете заметка моя, можете посмотреть.

Скуратов взял газету, расправил ее твердыми, негнущимися пальцами, отставил подальше от глаз, на всю длину руки, слегка избычился, читая:

- "Дорогу молодым!" Фельетон До-Ре-Ми. Так то, однако, написано "До-Ре-Ми". А тебе разве так фамилия?

- Да нет,- заспешил, уже окончательно свариваясь от смущения, паренек.- Я Ремизкин, Донат Ремизкин, вот и получается: До-Ре-Ми.

- Псевдоним,- понимающе протянул, упирая на "о", Савелий.- Понятное дело. Это как в Москве. Кукрыник-сы есть, тоже по началу фамилий пишутся. Так втроем сроду и работают. В "Крокодиле" пробирают кого надо с песочком по международной политике.

- Так трое! - усомнился Скуратов.- А ты управляешься один-то за троих? Ишь ты, До-Ре-Ми! Ну, садись, До-Ре-Ми. Чего утвердился-то стоя? Сядь, говорю! Мать, угости шанежками-то. Ну, стало быть, однако, ты что же про Наталью-то нашу писать собрался?

Ремизкин встрепенулся, вскочил было, но снова сел:

- Да, во-первых, беседу хотел взять, какие впечатления о Москве и какие будут насчет гонки на рудниках ее прогнозы,

- Так ведь не приехала, однако, Наташенька,- сказала мать.

Ремизкин недоверчиво уставился на нее:

- Как же, я ее в аэропорте издали видел, только она - сразу в автобус и разговаривать не стала.

Все растерянно переглянулись.

- Выходит дело, вместо прогноза получается заноза...- протянул Скуратов.

С еще большим нетерпением ждали в этот день Наташу Скуратову на другой окраине Зимогорска, примыкающей к густому сосновому бору. Два ярких шарообразных молочно-белых электрических фонаря освещали крыльцо хорошо срубленного бревенчатого двухэтажного здания с вывеской "Зимогорская школа-интернат".

Нелегко было вернуться сюда после того, что произошло в Москве... Небось ждут не дождутся, когда приедет тетя Наташа, и уже заранее предвкушают, как будут, передавая из ладошки в ладошку, не дыша, рассматривать золотую медаль, как будут любоваться снимком хрустального кубка. Как же сказать, как объяснить им, особенно Сергунку Орлову, так убежденному в ее непобедимости, что не оправдала их надежд тетя Наташа, оплошала в Москве и возвращается ни с чем, раз навсегда закаявшись пытать свое счастье на большой лыжне. А как нахваливали, как уговаривали никого не бояться! Где, мол, тонконогим москвичкам, модницам-накаблучницам угнаться за Хозяйкой снежной горы. Чуть было не поверила, дура! Вот тебе и московские фу-ты ну-ты, ножки гнуты, каблук рюмочкой! Ну, теперь все, раз и навсегда!

Наташа решительно поднялась на заснеженные деревянные ступеньки крыльца, поставила чемодан, огляделась, вздохнула, на секунду задумалась и энергично дернула рукоятку звонка.

Тотчас же из-за дверей послышался знакомый хрипловатый и низкий голосок:

- Кто там?

- Открой, Сергунок, это я,- шепнула Наташа, почти приложив губы к дверной щели.

И дверь тотчас же распахнулась. Накоротко стриженный, круглолобый, тугощекий крепыш вылетел из нее и бросился на шею Наташе. Он был тяжелехонек. Наташа невольно пригнулась, когда мальчуган повис на ней. А за Сергунком вывалились прямо на мороз, купаясь в облаках пара, ребятишки - мальчата и девчурки, одетые в синие матроски. "Ишь ты, даже в праздничное вырядились ради меня!" -успела заметить Наташа.

Обнимая по очереди ребят и одного за другим вталкивая обратно в дверь, откуда валил паром теплый воздух, Наташа сердито приговаривала:

- Что вы! Что вы на мороз выскочили?! Живо, живо марш в дом! Простудиться захотели? Сергунок, кому говорю?!

А вокруг нее все прыгало, скакало, повизгивало, все лезло обниматься, тыкалось в щеки, губы, подбородок, совалось под руки, искало немедленного прикосновения.

- Тетя Наташа прие-ха-ла! Тетечка Наташечка вернулась!..