– Рядовой Ларочкин, отставить беспричинное рукомашество! Если эдаким краковяком пойдёшь, то у тебя шея свернётся, придётся тебе неуставную косоворотку подыскивать. А в разведку таких не берут.
Катюша понимала, что балагурную дуэль с этим весёлым парнем она проиграла. Но больше её задело или удивило то, что старший сержант добровольно покидает поле боя, а не она его отсылает. Что он не заглядывает ей в глаза, ища в них одобрения и поощрения. Надо, чтобы все-таки последнее слово было за ней.
– Старший сержант, – крикнула в спину Катюша, – если чаю надо будет, Катю Семенову спроси. Каждый покажет, где меня искать.
– А за подсказку – поклон вам и огромное гран мерси, барышня! – ответил, остановившись, Подкопин.
– Вообще-то я – старшина, – грозно намекнула задире Катюша.
Одержав победу в этой словесной перепалке и оставив ошарашенную Катюшу и смеющихся связисток у крыльца штаба, Ларочкин и Подкопин победоносно скрылись за углом клуба. Лишь на доске, карнизом окаймлявшей фундамент клуба, сиротливо остался стоять котелок с недоеденной кашей.
Быстро пройдя длинную деревенскую улицу, разведчики вышли за околицу и двинулись в расположение своей роты. Подкопин топал молча, а у Ларочкина чесался язык до невероятности.
– Леонидыч, ты чего летишь как сумасшедший? – спросил запыхавшийся Ларочкин.
– Кому как, а мне живот от голода уже сводит.
– Вот черт! Да я же нам котелок с кашей раздобыл, а ты так рванул, что я про него и забыл.
– Илья, ты что, больной? Боевой товарищ, можно сказать, уверенно загибается, а он котелок с кашей забыл! Ты просто чудовище желудочное какое-то! Как так могло случиться, что солдат забыл о жратве? Не понимаю! То-то я смотрю, ты так спокойно перед связистками важным тетеревом ходил. Небось свою-то утробу набил?
– Я сбегаю назад?
– Куда? Отставить «сбегаю»! Туда двадцать минут, назад двадцать…
– Двадцать – это ты перебрал.
– Ладно, – согласился Алексей, – пускай пятнадцать плюс пятнадцать, итого в сухом остатке тридцать минут и один труп.
– Чей?
– Ну не твой же! – возмутился Подкопин. – Это же не марафонская дистанция. Да и потом, через пять минут на нашей кухне будем. А там, наверное, повар расстарался. Борща наварил густого, красного, и картохи жареной с лисичками сбацал. Ничего вкуснее борща, а потом жареной картошки с грибами я не знаю.
– Так я часть своей порции тебе могу отдать. Я все равно почти не голоден.
– Не часть, а половину.
– Почему?
– Потому что наказан.
Ларочкин решил сменить неприятную для него тему. Он и сам не понимал, как мог забыть про кашу, которую оторвал от себя ради своего же товарища, со времени его появления в их подразделении ставшего ему больше чем братом.
– Ну нет, ты видел, какие она тебе авансы выдавала? – восхищённо зашептал он.
– Такая аванс выдаст, в зарплату – по миру пустит.
– Да ты чего, Леонидыч, такой фарт в руки прёт!
– Кому – Леонидыч, а кому – товарищ старший сержант.
– Понял, товарищ старший сержант, – не поняв перемены в настроении Подкопина, обиделся Илья. Поджав губы, он несколько минут шагал за Алексеем молча. Старший сержант сам прервал затянувшееся молчание.
– Ничего-то ты не понял! Фарт обёртку любит! – мечтательно протянул Алексей.
– Да уж. Под неё каждый новичок клинья бьёт. И наш лейтенант глаз положил. Да и много других подкапывают и подкатывают. Почти каждый вновь прибывший в штаб. Только бреет она всех поголовно, как овец в отаре.
– Это хорошо. Свежо, и шея не потеет.
– Кажись, пришли.
– Прийти-то пришли, но кому-то – двигать на кухню организовывать праздничный обед по случаю удачного завершения боевого задания.
– Кроме моей кандидатуры, – уточнил Ларочкин, – я, так понимаю, других претендентов не предвидится?
И Ларочкин мгновенно растворился, а Алексей через пятнадцать минут уже сидел за кухонным столом. Он уминал за обе щеки большую миску густых, светлых, с бисерными кружками жира, щей. Великолепие его миски довершал айсберг мозговой кости. Хотя это был и не борщ, но Подкопин по-гурмански крутил головой и с остервенением вгрызался зубами в горбушку чёрного хлеба.
С таинственным лицом, слегка пританцовывая, появился Илья. В правой руке он держал большую сковородку, накрытую крышкой. Торжественно водрузив её на стол, он эффектным жестом открыл сковороду. В воздух ударил столб пахучего пара.
– По многочисленным просьбам героев боевых полей – жареная картошка с грибами!
– Лисичками?! – с надеждой воскликнул старший сержант.
– Бери выше! Белыми.
Алексей, не боясь обжечься, уткнул нос в сковородку, втянул воздух и простонал:
– Амброзия! Пища богов!
– Вот! – воскликнул Илья. – Вот настоящая амброзия, только что со склада!
И гордо вынул из-за спины левую руку с солдатской фляжкой спирта.
– Живём, братуха! – улыбнулся Алексей.
На небольшую поляну, ступая по октябрьской траве, из-за деревьев вышла группа разведчиков: Самохин, Подкопин, Ларочкин и Бодьма Николаев. Последний нёс на себе связанного немца с кляпом во рту. Он был без сознания, и на каждый шаг бурята реагировала только его белобрысая чёлка. Шедший впереди Ларочкин резко заметался. Самохин злым шёпотом спросил его: