Ход кротом

— В общем, контрбатарейную борьбу мы продули. У нас на пушку больше, но куда стрелять? И отдали приказ уже не беречь снаряды — опоздали. Разбили наши установки. Красная сволота дошла до того, что садила фугасами даже по полку, вставшему на бивак. Самолет сверху видит все! Один снаряд в центр лагеря — и полк небоеспособен. Убитых, вроде бы, и немного — но все лошади разбежались, иные от страху передохли. Полевые кухни опрокинуты, еда вытекла на землю. Солдаты через одного ушами кровоточат, команд никто не слышит. Кони все напуганые, не подходи, чуть повод ухватил — он свечку, да тебя же зубами, копытами. Повозки с патронами тащить нечем. Пока все соберешь, пока выправишь — буденновцы уже налетают с шашками. Любили они это дело: без выстрела втихую подойти, да с криками в сабли. А отгонишь — они тебя на тачанки как раз и наведут. Мы вот с эскадроном так погнались, попали в мешок. Правда, что я им недешево дался, — капитан потрогал выжженые на плечах звездочки с заметной гордостью.

— Но и тут… Стали меня бить, сейчас подъезжает комиссар и с такой, знаешь, ленцой, через губу цедит: вы его ради удовольствия замордуете, а кто мне Херсон отстраивать будет? Поручик, они брызнули как мыши из-под веника, богом клянусь. Даже нашли мне шинель, хоть грязную, да теплую, это уж в чеке потом отобрали.

Снова замолчали надолго. Телеги переехали в очередь неширокую речушку; грязнющие колмоногие коньки ниже брюха сделались чистыми, выше так и остались заляпанными до холки. Конвойные, сбившиеся в кучку, перекусили чем-то из газетных свертков. Пленникам ничего не предложили, только возница позволил допить остатки мутной самогонки из мятой фляги — по глотку на каждого — да разломил им большой кусок хлеба. Потом пленных парами-тройками отвели в степь оправиться и снова рассадили по телегам.

Ветер, кажется, сделался холоднее, и Венька плотнее закутался в китель — а капитан в обрывки гимнастерки. Видно, что штабс-капитан намолчался, и теперь продолжал изливать душу:

— Так войско-то венгерское полбеды. Мы тоже захватывали газеты и пленных. Вот и узнали, что красные выделили мадьярской совдепии десять или даже больше тонн золота. Исключительно под обеспечение новой валюты… Как ее? Форикс? Форекс? Вспомнил: форинт! Со слов одного профессора, у коего мы квартировали в Каневе, вышла презабавная коллизия. Будь рынок открыт, все сие золото немедля вымелось бы за рубеж, как у нас при Сергее Юльевиче.

— При Витте, что ли? — Венька оживился. Бывший премьер-министр Николая Второго успел наломать немало дров, расшатав и без того воспаленную экономику Империи. В частности, ввод золотого обеспечения рубля обернулся утеканием золота за рубеж, потому как Россия больше покупала за границей, чем продавала. Капитан, судя по ехидной усмешке, тоже помнил все прекрасно:

— А не вышло у союзничков наших гнилых, не попустил господь… Антанта закрыла свои рынки для совдепий всякого разбора, так что все золото ходит между Будапештом, Москвой и Берлином. Там, кстати, на место Тельмана еще в ноябре пришел какой-то Рот Фронт, говорят, еще хуже.

— О немецкой революции я слыхал еще в Крыму, — подтвердил Венька, только зря он упомянул про прежнее, бестревожное время. Товарищи по несчастью запечалились и снова долго молчали. Караван тянулся через села полуразрушенные и полуразбитые, мимо сожженых хуторов и разгромленных усадеб, мимо изнывающих от скуки патрулей, мимо людских толп, смятенных и озлобленных. Наконец, Венька, глядя на едва заметные черные домики по горизонту, на показавшуюся вдалеке Полтаву, спросил — просто, чтобы разогнать грусть звуками человеческого голоса:

— У большевиков-то золоту откуда взяться? Разве Колчак не увез казну в Омск?

— А про Колчака, поручик, особая песня с удивительно грустным запевом. Откуда большевики наскребли двадцать тонн венграм, никто не знает. В принципе, ничего невозможного нет: ведь сколько вокруг Москвы монастырей? И тебе Переяславль, и тебе Владимир, и Троице-Сергиева лавра… Подлинно, золотое кольцо России! Вот его-то и разграбили. Ризы, драгоценные оклады, кадила, дароносицы… Но большевики проявили подлинное иезуитство, направив почти все награбленное венграм. Глядя на то, как одарили мадьяр, братушки-чехи восстали против Колчака…

Венька чуть с телеги не упал!

— Да… Да… — залепетал он, борясь с детским желанием крикнуть: «Брешешь! Побожись!»

Но тут, неожиданно, вступил возница, бросивший вполоборота:

— Верно, пан. У меня сын с Восточного Фронта пишет. Восстали чехи, пришлось Колчаку сдать Казань и Самару, так что двинули его за самый Урал-камень. Одни яицкие казаки остались верные присяге.

Штабс-капитан перемолчал очередной проход конвойного и поведал:

— Словом, чехи привезли почти полтысячи тонн отнятого у Колчака золота во Владивосток и получили свою иудину долю: тоже не то десять, не то двадцать, не то и вовсе сто тонн. Скоро ждем чешскую совдепию, поручик. А тогда и с революционной Германией большевики получат связь посуху, обходя Польшу с юга. Тут-то наши пикейные жилетки наплачутся…

— Что же остальное золото?