Ход кротом

Капитан размашистым зевком обозначил начало сумерек.

— Остальное золото большевики погрузили на красный линкор и морем доставили в Петроград.

Вениамин помолчал, потом спросил в полном ошеломлении:

— Да откуда у большевиков линкор на Тихом Океане, когда у нас там от самой японской войны ничего приличного не было? Я же сибиряк, я же должен был хоть слухи слышать!

— Черт знает. Может, у американов сразу же и купили за то самое золото. Я-то подслушал разговор конвойных. Из троих один полуграмотный, но уже двоих грамоте учит, нос выше притолоки, что вы! А сам как есть село дурное. Представляете, поручик, для таких большевики особую газету выпускают, с полудюймовыми буквами, как для малых детей. И такое-то быдло лезет управлять государством!

Тут опять пробежал вдоль телег конвойный и мимоходом, вовсе не желая калечить, сунул зазевавшемуся капитану под ребра прикладом:

— Разговорчики! Цыц! Контра недобитая!

Штабс покривился, прожег спину красноармейца ненавидящим взглядом, но молчал до самых сумерек.

* * *

В сумерках телеги доскрипели до губернской тюрьмы города Полтава. Несмотря на поздний час, прибывшую партию загнали в баню, где обрили, вымыли остатками тепловатой водички, обмазали вонючей гадостью от вшей; возмущавшимся конвой показывал на громадный лозунг над стеной:

«При чистоте хорошей не бывает вошей. Тиф разносит вша. Точка, и ша!»

Ветер тянул по-прежнему теплый, белые буквы лозунга словно перебегали на красном кумаче в лучах низкого солнца.

Выдали стеганые ватные телогрейки, такие же штаны и сапоги с портянками — все, на удивление, стираное, пахнущее нафталином, а сапоги так даже оказались чем-то смазаны.

— С военных складов, — буркнул клейменый штабс-капитан, без пшеничной гривы и усов глядевшийся вполовину не так грозно, как раньше. — Мы тут стояли на формировании в шестнадцатом году. Это все из остатков, что мы тогда в Галицию не забрали.

Венька собрался уже пожалеть о хороших австрийских ботинках, но тут прибывших выгнали на плац, прямо в режущий свет прожектора. Осветитель зачем-то притащили сюда прямо на кузове автомобиля и включили от автомобильного же мотора.

Пленных построили в три шеренги человек по пятнадцать-двадцать; Венька не мог вертеть головой и считать. С первой звездой вышел комиссар — круглый, усатый, лысый — но неизменно затянутый в блестящую кожу, перекрещенный ремнями на манер пасхального яйца.

— Граждане белогвардейцы, солдаты прогнившего режима и прочая сволочь! — голос колобка легко перекрыл чухание автомотора. — Вы находитесь в Украинской Советской Социалистической республике. А на территории Республики действует один железный закон!

По жесту комиссара ему поднесли планшет. Большевик вынул и раскрыл бумаги в свете прожектора, отмахнув резкую тень-бабочку на облезшую кирпичную стену.

— Кто не работает, — комиссар выбросил вверх сжатый кулак, и со стен, из темноты сотнями глоток заорала невидимая охрана:

— Тот не ест!!!

Комиссар опустил руку и крики тотчас же смолкли. Венька понял, что кричат не первый раз, процедура, видимо, привычная.

— Либо вы, граждане буржуи, соглашаетесь добровольно! Подчеркиваю, полностью добровольно! На нужные Республике работы. А всякий труд у нас оплачивается! В таком случае Республика обязуется вас хорошо кормить, чтобы вам сил хватало шпалы ворочать… — комиссар говорил без надрыва, привычно, не заглядывая в свою бумагу. — Либо сидите в камере на жидкой пшенке. От подобной диеты, говоря научно, у вас уже через неделю наступит полная дистрофия. А по-простому…

В точно рассчитанную оратором паузу вклинился голос из темноты:

— Жопа слипнется!

— Вы уже нам вперед не нагадите!

— Нечем гадить станет!

И вот сейчас уже за кругом света заржали на все голоса, заухали — точно как в сказках Киплинга, дикие звери бесчинствуют за кругом света от зажженного посреди джунглей костра.

Выждав несколько минут, христопузый комиссар поднял правую руку. Звуки ночного леса на удивление дисцилинированно умолкли.

— Утром я зачитаю заявки. Ночь вам на размышления. Конвой! Развести по камерам!

— Вот, — прошептал Вениамину на ухо клейменый штабс-капитан. — Говорил же, загонят на каторгу, шпалы ворочать на баланде из конского уда. Бежать надо было с дороги, зря мы прохлопали!

Но и тут конвой не зря ел хлеб трудового народа: где видели сговор, сейчас же рассаживали по разным камерам. Так что Венька ни с кем не перекинулся словом до самого утра.

* * *

Утром заключенных покормили все той же жидкой кашицей из пшенки с запахом рыбы. Выстроили под синим небом на том же плацу, только уже без прожектора. На месте автомобиля обнаружился обложенный мешками пулемет с расчетом — вчера никто не смотрел против света, понятно, что и не заметил. Комиссар, перетянутый ремнями, по-прежнему, стоял перед небольшим столиком. За столиком невзрачная девица обложилась книгами в черных кожаных обложках. Или большевики руководствовались царскими кодексами — или, что куда хуже, успели уже напечатать здоровенные тома собственных законов.

Поверх томов красной звездой блестела в утренних лучах комиссарская фуражка.