Со стороны реки, от артиллерийского завода Ситроена, к ним подошел рослый матрос в старорежимной форме, вовсе без алых звезд или там бантов. Однако же все белые сразу отнесли нового персонажа не к своему кругу, а к тем, кто выступал с трибуны.
— Что, бедствуете? — очень просто и негромко спросил матрос; но почему-то его четко и ясно расслышали все эмигранты, и не расслышал почти никто из окружающих французов. Не ожидая ответа — и так все понятно — матрос объявил:
— После конференции будет принят золотой червонец. Тогда же откроется советское посольство. Идите все туда с повинной. На ком нет крови гражданских лиц, сможет вернуться. Перевезем сами. Семьи, у кого есть, примем.
— А что нам там делать?
— Да уж я вам найду применение. Всяко получше, чем парижские улицы мести.
В руках матроса словно бы волшебством возникла колода карт… Чистых карточек, раскрашенных с изнанки тремя полосами: черной, зеленой, белой.
— Наркомат информатики спрашивайте, господа бывшие угнетатели, а нынешние угнетаемые.
— А кто с долгами?
— Плевать, — улыбнулся моряк, — этих мы повезем вроде как на расстрел, а на такое добрые культурные европейцы вас всегда выпустят.
Матрос протянул обеими руками две стопки карточек, за которые даже не вспыхнула драка. Люди угрюмо расхватали картонные прямоугольнички и разошлись — иные почти бежали! — не смея до конца поверить в ослепительную вспышку надежды.
Матрос же ввинтился в толпу и уже говорил какому-то лощеному месье, напрасно пытающемуся отгородиться репортерским блокнотом:
— Я вот не понимаю всех этих споров про памятник Марату или там Людовику. Конечно, надо ставить! Оба! В самом центре города. И чтобы под постаментом у каждого домкрат с монетоприемником. Идет якобинец, бросает в щель десятку — Марат чуть поднялся, а Людовик немного опустился. Идет верный монархист, бросил десятку — все наоборот. Месье, вы только подумайте: все день и ночь примутся работать, чтоб немного приподнять своего кумира, врага же опустить. Вот вам и суммы на устройство метрополитена!
Ошарашенный месье только глазами хлопал, а матрос тем временем брал за пуговицу корреспондента знаменитой «Le Matin», то есть: «Утро»
— Господа, вот вы при каждом перевороте монументы прежних вождей взрываете, а это расточительно. Учредите Парк Ненужных Памятников имени Черепахи Тротиллы!
— Господин… Э-э… Большевик! В сказке о Пиноккио черепаха Тортилла.
— А в нашей сказке Тротилла. От слова «тротил», ведь чем обычно революционеры памятники сносят? Учредите парк! Историки и туристы туда бы ходили приобщаться к наследию прошлого. Вот где можно всех держать вперемежку, авось там бронзовые цари с каменными революционерами не подерутся.
— Ну что, Нестор Иванович, — поднял взгляд матрос, добравшись до трибуны. — Со своей стрелкой вы отлично управились, мне бы так. Завтра не робейте там, в Версале. По здешнему счету, у вас ведь получилось государство вполне приличного размера.
О том, как Дуче предал дело Аллаха
У анархистов получилось государство вполне приличного размера и с населением не хуже той же Швеции; более того, несмотря на заявленную анархическую природу, делегация Приазовской Республики представила вполне проработанные, с картами и подсчетами, с фотографиями и задокументированными показаниями потерпевших, предложения по всем границам, инцидентам и пограничным спорам: и с Донской Шахтерской Республикой на востоке, и с Советской Украиной на севере и западе, и даже с Крымской Россией на юге.
От Крыма, кстати, явился Великий Князь Александр Михайлович. Сказал, что прочие родичи его частью больны от свалившихся на голову бедствий, частью же молоды и слишком горячи, склонны решать все проблемы «браунингом». Оно, может статься, и неплохо в рассуждении военного времени, но так ведь мира никогда не дождаться. Кому-то нужно первому положить оружие на стол.
Из чистой вредности Клемансо, прозванный «тигром» за безжалостное уничтожение своих политических соперников, усадил Крымскую делегацию локоть в локоть с Махно и Аршиновым: якобы, по принципу общности географического расположения. На удивление всего собрания, Махно держался спокойно и просто, ничем не напоминая «черта в кожане», способного мимоходом кинуть: «На березу!» — после чего хлопцы азартно вешали очередного белогвардейского посла или лазутчика.