— А если рядом с танком упадет снаряд морской шестидюймовки… Или моего главного калибра… — приятно улыбнулся Корабельщик, — то наша коробочка до Луны долетит, она же всего двадцать шесть тонн весит. К счастью, корпусных четырехдюймовок на всей планете в десять-двадцать раз меньше, чем этих коробочек мы в силах выпустить.
— Хорошо, — зашелестел страницами блокнота еще один инженер, на сей раз москвич, — но для чего такая башня огромная? Зачем два метра? Карусельный станок для обработки погона…
— Уже несколько лет разрабатывается в интересах флота, месяц назад вышел на испытания. Зато по мере развития артиллерии вы сможете втыкать сюда пушки до тех самых шестидюймовок, без кардинальной переделки корпуса.
— Но вряд ли танк продержится в первой линии пятьдесят лет, — так же медленно произнес Фрунзе. — И даже двадцать не продержится. Конечно, можно толщину брони наращивать, можно экраны. Но, рано или поздно…
— Сколько-то продержится, — вздохнул Корабельщик. — Я же вам не конкретно танк предлагаю. Вы заметили, что я ни слова не сказал о подвеске, о ходовой части, о фрикционах, пушках и так далее? Предлагается сам принцип. Конструировать сразу семейство машин, с учетом возможности его модернизировать, раз. Обязательные макетные испытания, два. Унификация во всем, три.
— Надо мне авиаторов так же пропесочить, а то у них в каждой кабине все по-своему. — Ворошилов потер пухлый подбородок. — Мне как-то показывали, я ничего не понял. В одном самолете два циферблата, в другом шесть. Здесь высотомер слева, а там справа. На одном самолете главный прибор измеряет скорость, на другом — обороты мотора. Где-то штурвал, где-то ручка… То ли дело конь! Поводья везде одинаковые!
Тут уже смех никто не сдерживал. Ворошилов обиделся:
— Товарищи! Это что же получается, под каждый тип самолета нужен отдельный летчик, что ли? А если его ранили или убили, никто другой заменить не сможет? Мне понятно: глупость это! А товарищу Дзержинскому, пожалуй, будет ясно, что это не только глупость, но и вредительство!
Смех как отрезало. В самом деле, не на Цветном Бульваре сидим.
Сидим на Лубянке, в логове самого непонятного наркомата.
— Цели определены, задачи поставлены, — Ворошилов поднялся тоже, к нему подошел и Фрунзе. — За работу, товарищи!
И, попрощавшись сразу со всеми четким кивком, военные синхронно повернулись через левое плечо, вышли.
— Товарищ Корабельщик, — немец почесал усы, — но как вы добились того, что именно ваша модель выдержала «эргономические» испытания?
Корабельщик собрал эскизы обратно в альбом и все так же, пальцами, завернул проволочные скобки.
— Человеческое тело может гнуться не как попало, а в определенных направлениях на ограниченную величину. — Нарком информатики зажег синий экран и показал на нем силуэты в разных позах, подсветил красным предельные углы. — Это все знают, но все игнорируют. Всем кажется, что броня и пушка важнее. А ведь смертельно уставший человек затекшими мышцами много не навоюет…
Сшив альбом, Корабельщик посмотрел на каждого, теперь уже не воспринимая слитной пиджачно-галстучной стеной, различая лица.
Лица синхронно поворачивались за картинками на синем экране. Седой сухой Эдвард Гротте. Плечом к плечу надутый Генрих Книпкамп — его модель сняли по неудобству доступа к мотору. Рядом широколобый, уверенно глядящий, Миша Кошкин. Возле него ровесник века Семен Гинзбург. Справа округлый улыбчивый Евгений Важинский. Подпрыгивает на стуле Исаак Зальцман, самый молодой из собравшихся. Не слишком-то старше — Лев Троянов… Они еще не знают, что станут легендой. А я знаю. И потому даю фору на старте именно этим людям. Все конструкторские бюро, вполне предсказуемо, прислали самых молодых стажеров — из макетов прыгать. А что эта молодежь окажется на совещании сразу с двумя наркомами, сразу окунется в магистральное направление… Кстати, на следующее совещание Орджоникидзе надо позвать, выпускать-то выбранную модель именно ему.
Да, скоро мы перейдем к самому любимому делу попаданца — серийному выпуску танков. С командирскими, понятное дело, башенками. Потому что шутки шутками, а обзор поля боя командиру танка все равно необходим.
Первый этап успешно завершился образованием Союза, а теперь завершился и второй: по всей стране прокатился ликбез.
Тут и комитеты бедноты пригодились, поскольку на село все инициативы доходили, главным образом, через них. Как только от митингов перешли к организации обучения, сразу же выяснилось, кто работник, а кто нет. Поскольку в стране до сих пор удерживались две партии: коммунисты-большевики и умеренные левые эсеры, и обе партии бдительно следили друг за дружкой, постольку дармоеды любой партийной принадлежности живо уезжали по зову сердца на Байкало-Амурскую магистраль, на Вилюйские прииски, на освоение суровой, но неисчерпаемой Сибири. Уже через две зимы основательно почищенные комбеды сделались для села не глупой игрушкой, а более-менее полезным источником информации.