Ход кротом

Яков слизнул кровь из разбитого носа, едва не потеряв сознание от сладко-железного тошнотворного вкуса. Чтобы не скользили руки, вытер их безжалостно в шапке собственных густых волос.

— И ведь говорили же тебе: Ильич, не королевствуй! Что же ты так пренебрегал мнением самых близких соратников?

Еще один косой взгляд по сторонам. Нет, никто не глядит сквозь черно-желтый туман. А и различит, не поймет сквозь кирпичную пыль. Если что — пытался оказать помощь, вынимал осколки… Яков решительно вогнал узкий клин стекла за ухо Ленину. Второй осколок — в затылок Чернову. Хрипнул:

— Без эсеров обойдемся. Развели партию — всякой заразы по четыре раза!

Теперь отшвырнуть стеклышки подальше, и можно терять сознание с чувством выполненного долга.

— … И с особенным удовольствием обойдемся без Корабельщика!

* * *

— … Обойдетесь, конечно. Но я сам не знаю, не исчезнет ли со мной вся наномеханика. Потому вам я аватара делать не стал, хоть это и намного проще технически. Прирастил новое тело к спасенной голове, почти три года возился. Биолог из меня, прямо скажем, не ахти.

Корабельщик опять говорил ровным, безжизненным тоном. Сталин смотрел в море и теперь уже начал там что-то различать. Справа столбы черного дыма. Слева, кажется, тоже.

— Три года! Почему же так долго?

— Потому что аватар для меня — принадлежность. Часть корабля. Как пушка или мотор, понимаете? Пушка — чтобы стрелять. Мотор понятно. Аватар…

Корабельщик махнул руками округло:

— Как вы полагаете, зачем?

— Для разговора с портовыми властями? — выдал Сталин мысль, дикую для него, но все же недостаточно дикую для проклятой сказки. Потому что Корабельщик ответил без ухмылки:

— Аватар эталон понятия «время». Как в рации кварцевая пластинка эталон опорной частоты, понимаете?

В технике Сталин разбирался на хорошем среднем уровне и потому просто кивнул.

— Без аватара я времени не ощущаю. Пока спохватился, почти шесть месяцев прошло.

— А как же вы мою… Голову… Доставили на борт?

— Обернитесь.

За спиной Сталина оказалась чудовищная механическая многоножка, державшая в руках обычнейший поднос, на подносе чайник, булку, чашки и розовую, даже на вид мягкую, колбасу.

— Перекусите. Вам необходимо. Присядете?

Еще одной парой рук многоножка протянула стул со спинкой.

— Ловко, — Сталин снова подавил желание выхватить наган: толку от него здесь, на борту… Сел. Непривычно-свободно двигая левой рукой, взял чайник, наполнил чашку, пальцами отломил булку. Рука действовала превосходно.

— Страховочный бот оказался на месте через несколько секунд и успел законсервировать мозг, пока там кровообращение не встало. Вы просто лежали ближе всего к его маршруту.

— А другие? Ленин, Ворошилов, Орджоникидзе?

— Ленин погиб на месте. Орджоникидзе год провалялся в больнице, и тем спасся: про него все забыли. Ворошилов несколько часов отстреливался из кабинета, пока ему туда гранат не накидали.

— Надо же, Клим… Не ожидал, честно говоря.

— А уж я-то как не ожидал.

Корабельщик тоже сел за столик — откуда под ним взялся стул, Сталин и не задумывался. Не до ерунды.

— Фрунзе?

— Умер на операционном столе.

— Залечили?

— Как и Кирова.

— Мироныча? Питер не взбунтовался? Там же Кирова любили!

— Свердлов живо всех сорганизовал и двинул пламенную речь. На предмет мести за любимого вождя. Обвинил военных в заговоре, шпионстве на Японию и Францию. Уцелевшие бухаринцы пошли за ним, потому как не пропадать же наготовленным еще с позапрошлого заговора вагонам листовок и прокламаций. Но Яшка их за год передушил поштучно, а сам в первые секретари пролез.

— Надо же, как bedi aghmochnda… То есть, как судьба повернулась. Если совсем честно, Ленин заслуживал вашей помощи все-таки больше. Но выжил я.

Тут Корабельщик совсем невесело усмехнулся и разлил остатки чая:

— Кисмет. Карма. Канон! Попаданец только со Сталиным должен говорить. Иначе…

— Иначе что?

— Иначе неканон, — вовсе непонятно разъяснил Корабельщик.

Сталин фыркнул. Вкуснейший чай, как приятно желудку после долгих дней мучения непонятно чем! И булка превосходная, не хуже старого Филиппова. И колбаса нежная.

И жизнь ему Корабельщик все-таки спас.

Но и не спросить нельзя.

— Как же вы… Вы — и такое прохлопали?

Против ожидания, Корабельщик не обиделся. Вздохнул только:

— Ушами!

Перемолчал. Выдохнул:

— Ну да, прохлопал. Облажался. На всякого мудреца довольно простоты, вот и на меня ее хватило. Ход кротом — это когда роешь под землей, а кто рядом, не видишь, только дрожь земную чуешь. То ли свой, то ли чужой, то ли вовсе Индрик-зверь. А не один я такой умный, не один я горазд хитрые планы строить. Полно кротов, а ящик маленький… Не Коля «Бухарчик», так еще кто-нибудь сообразил бы.

Моряк снова подошел к панорамному окну. Сталин встал рядом. Мебель и посуду прибрала сороконожка. Корабельщик смотрел на море. Сталин посмотрел тоже. Ни суденышка, ни кораблика. На горизонте, что слева, что справа темные тучи… Берега, что ли?

Прежде, чем Сталин успел спросить о местонахождении, Корабельщик сказал — и теперь уже живым, задумчивым и расстроенным голосом: