Пока я пыталась так и сяк сгруппировать совершенные убийства, чтобы нащупать хоть какую-то логику в действиях злодея, у меня начала оформляться одна мыслишка, но чтобы ей окончательно сформироваться, нужно, чтобы передо мной лежали все до единого заключения экспертиз трупов.
Собрав дела, я легла спать, но долго еще ворочалась в постели. Отчасти из-за того, что меня трясла нервная дрожь перед грядущей субботой. Группировать убийства по сходству способов, составлять сводные таблицы — это все, конечно, хорошо, но пока что мы ни на шаг не продвинулись в поисках убийцы. А до субботы уже на один день меньше. Господи, и я добровольно взвалила на себя такую ответственность!
А кроме того, лежа в темноте на широком диване, я особенно остро чувствовала свое одиночество. Днем еще ничего; но ночью все время вспоминается, как я еще недавно засыпала на руке любимого мужчины, как он во сне прижимался ко мне… Так, все, хватит! Если любимый мужчина оказался такой тряпкой, что не в состоянии отважиться на серьезный разговор, значит, он не стоит душевных мук. Но это я понимаю разумом, а душа все равно ноет. Надо было мне самой съездить в морг, там одна или две экспертизы — Сашкины, был бы повод с ним встретиться… Завтра утром позвоню Горчакову, пока он еще не вышел из дому, и скажу, чтобы он не брал мои экспертизы, я сама за ними съезжу. Он будет только рад, потому что с момента нашего с Сашкой расставания ведет себя, как настоящая сводня. Дня не проходит, чтобы он не зудел над моим ухом про необходимость воссоединиться с Сашкой.
Но не зря говорят, что утро вечера мудренее. Проснувшись по звонку будильника, я совершенно по-другому посмотрела на вещи. Зачем мне самой искать встречи с человеком, который за пять месяцев палец о палец не ударил, чтобы вернуть женщину, без которой он якобы жить не может?
Поскольку ребенок заказал блинчики с мясом, я решила наконец забрать у мамы мясорубку, которую она купила мне по моей просьбе еще летом. Все эти новомодные чудеса кухонной техники с электронной начинкой я не люблю, комбайнами и миксерами не пользуюсь, предпочитаю прокручивать мясо по старинке, механическим прибором, даже белки для безе взбиваю не миксером, а вручную, вилкой. Так в них больше воздуха, они получаются нежнее, хотя нагрузка на мускулатуру при взбивании — как от марафонской дистанции.
Выходя из дому, я позвонила маме, надеясь заехать к ней в обед. Телефон не отвечал. Я удивилась, потому что уйти в такую рань она не могла, никаких дел, заставивших мою мать выйти из дому ни свет ни заря, я себе не представляла.
Придя на работу, я позвонила снова. И снова никакого ответа. Я начала волноваться. К тому моменту, когда Горчаков вернулся из морга, я была уже в последней стадии истерики.
— Лешка, — набросилась я на него с порога. — У тебя вроде знакомая какая-то живет в том же доме, что и моя мама. Мне не выскочить, не мог бы ты попросить ее зайти к моей матери, проверить, все ли в порядке?
— Да нет проблем. А что случилось?
— Понимаешь, с утра маме звоню, к телефону никто не подходит. Не дай Бог, что-нибудь случилось. Мама еще вчера жаловалась на сердце, а если вдруг, тьфу-тьфу, плохо стало, так и позвать-то некого. Позвони своей приятельнице, а?
Отзывчивый Лешка сразу же набрал номер телефона своей знакомой и, вкратце объяснив ей ситуацию и назвав адрес, попросил подняться на три этажа выше и позвонить в квартиру, проверить, все ли в порядке. Те пятнадцать минут, которые понадобились ей на выполнение поручения, я провела у телефона, нервно ломая руки.
Лешка успокаивал меня, как мог, но я все равно дергалась, и только одна его фраза меня слегка развеяла. Сидя в моем рабочем кресле и рассеянно глядя на телефон, Горчаков задумчиво, как бы про себя, произнес:
— Господи, настанет ли такой день, когда моя теща перестанет отвечать на телефонные звонки?..
Зная о его отношениях с тещей, которые сводились к именованию друг друга за глаза «этот» и «эта», я не могла сдержать истерического смеха.
К счастью, через пятнадцать минут добрая женщина отзвонилась и доложила, что с моей мамой все в порядке, просто испорчен телефон, и что мама ждет меня в обед. Я облегченно вздохнула и углубилась в изучение экспертиз, которые привез Лешка. Двух часов до обеда мне было, конечно, мало, и я с сожалением оторвалась от увлекательного чтения.
Мама выглядела неважно, и у меня сжалось сердце. Почему у меня не хватает времени на общение с самыми близкими людьми? Работа работой, но когда матери не станет (сейчас я даже думать об этом боюсь), я горько пожалею, что мало была с ней, особенно когда она постарела, и ей больше, чем когда-либо, нужно с кем-то поговорить, чтобы не одолевали мрачные мысли, и именно теперь нужно внимание дочери, в которой вся ее жизнь, не слишком-то счастливая.
Я поболтала с мамой, попила чай, приготовленный ею, съела винегрет, но время поджимало, и мне пришлось с болью в сердце попрощаться. Мама выдала мне мясорубку, заботливо упакованную в бумагу и полиэтиленовый пакет, и я понеслась.