Стало быть, мы все снова собрались за столом – я, мама, Бретель с женой, доктор Виньере, учителя, моя Амалия и актер, устроившийся возле нее. С другой стороны от Массильона оставалось пустое место, но Эдмонда, когда ей предложили сесть туда, нервно отказалась и устроилась вместе с мужем на противоположном конце стола. Пришли также Гийом с женой, которая поддерживала его под руку. Странно, но даже тогда, когда я узнал о жертвенности Матильды, она все равно не стала нравиться мне больше. Мама в ней души не чает, да и Арман, как я успел заметить, тоже к ней неравнодушен, но мне она решительно неприятна, не знаю почему. Вот Амалия – совершенно другое дело. Я готов ради нее в огонь, и в воду, и куда угодно. И не потому, что она красивая, хотя и поэтому тоже, а потому, что с ней как-то надежно, у нее умное лицо, и ей легко верить. Я уже решил, что когда вырасту, пойду служить в полицию, как она. Потому что защищать людей от преступников – благородное дело, ничуть не хуже, чем быть мушкетером.
Впрочем, судя по тому, как остальные смотрели на Амалию за обедом, они вовсе не разделяли моего отношения к ней. Первым начал Филипп Бретель.
– Мадам Дюпон, – решительно проговорил он, – я полагаю, нам пора поговорить начистоту.
– Прошу вас, – равнодушно отозвалась Амалия.
Должно быть, ее тон задел его, потому что он заговорил чуть резче:
– Мы находимся в замке, в котором происходят – я думаю, вы не станете отрицать – весьма прискорбные события. – Он сжал губы. – Полагаю, мы все имеем право знать, какие именно меры принимаются по этому поводу.
И он торжествующе вздернул свой узкий подбородок.
– Да, – сказала Амалия, – кое-какие меры и впрямь принимаются. Во-первых, мы послали Альбера за помощью. Во-вторых, кое-что окончательно прояснилось. Мы знаем, как зовут убийцу и чего он добивается, но беда в том, что мы не знаем, под каким именем он находится в замке.
– И кто же убийца? – спросил доктор Виньере, весь обратившись в слух.
– Его зовут Фредерик Аржантей, – ответила Амалия. – Он сын Раймона Аржантея, человека, которого покойный граф Коломбье когда-то обманул и уничтожил. В этом ему помогали судья Фирмен, Пино-Лартиг, бывший в ту пору прокурором, полицейский Констан, а также Дезире Фонтенуа. Все пятеро ныне мертвы, но тем не менее нельзя с уверенностью сказать, что убийств в замке больше не будет. – Гийом не отрывал взгляда от говорившей, нервно вертя вилку между указательным и средним пальцем. – К примеру, месье Аржантей может ополчиться на вас, месье Бретель, потому что именно вы подали графу мысль избавиться от его отца, упрятав того в тюрьму. А может быть, он решит, что смерти одного графа недостаточно, и примется за его близких. Поэтому мы все должны быть очень осторожны.
– Вы сказали, что не знаете, под каким именем скрывается здесь Аржантей, – подала голос Эдмонда. – Но ведь в замке есть человек, которого зовут Фредерик, и вам отлично известно, о ком я говорю.
Актер поперхнулся и вытаращил глаза.
– Мадам Бретель, вы что, серьезно? Не скрою, мне приходилось в жизни убивать… На сцене, разумеется, не в действительности же!
– Труден только первый шаг, – отрезала Эдмонда таким воинственным тоном, словно ей самой уже довелось прикончить никак не менее дюжины человек. – И потом, вы же сами говорили, что не помните своих родителей. По-моему, вы просто лжете.
– Я их не помню, потому что они рано умерли! – возмутился Массильон. – И вообще, когда в вашем чертовом замке начались убийства, меня даже поблизости не было! Я тут ни при чем!
– У вас вполне может быть сообщник в замке, – настаивала Эдмонда. – Кто сказал, что Фредерик Аржантей действует в одиночку? Он вполне мог подыскать себе, – она поджала губы, – единомышленника.
– Большое спасибо, мадам! – произнес Массильон с издевкой и поклонился, прижав ладонь к груди. – Стоило тащиться сюда, чтобы выслушивать всякие бредни от какой-то полоумной старухи!
Эдмонда Бретель так широко разинула рот, что на мгновение я даже испугался, не проглотит ли она свою вставную челюсть.
– Полно вам, дамы и господа! – вмешался мой брат, который явно испытывал неловкость. – Эдмонда, прошу вас, не надо оскорблять месье Массильона. Он не может быть Фредериком Аржантеем, что вам известно не хуже меня!
– Вот как? – взвизгнула старая перечница. – Почему, интересно, я не имею права считать его убийцей? Уж не потому ли, что он знаменит? Известность не освобождает его от подозрений! Вспомните роман… забыла фамилию автора… там как раз очень популярный оперный певец и оказывается в конце концов убийцей. Не знаю, как вам, а мне страшно даже сидеть с ним за одним столом!
И она зарыдала, уткнувшись лицом в плечо мужа.
– Лично у меня, то есть у нас с братом, совершенно другая версия по поводу того, кто является Аржантеем, – промолвил Гийом. И вслед за тем он изложил собравшимся свою теорию.
– Логично, – сказал Ланглуа, когда он закончил.
– Значит, Кэмпбелл? – вырвалось у Виньере. – Опять Кэмпбелл!
Даже Филипп Бретель пробормотал:
– Очень даже может быть. В самом деле, тогда понятно, почему он убил Северена и украл его расчеты.