Ход Вивисектора

– Разве это важно? Плачевный результат остаётся плачевным даже после обнаружения причины. Лучше подумай о том, для чего я всё это тебе сказал – донёсся приглушённый голос Фреома.

– Я думаю, ты желал предостеречь меня. Правда, всё это бесполезно. Ты сам говорил, что слова даже всеми уважаемого человека не могут повлиять на ход истории. К тому же, я считаю, наши ошибки делают нас умнее – начал было Дион, но дядя резко перебил его:

– Да, но только в том случае, если ты не повторишь два раза одну и ту же ошибку. Если же так произойдёт, то ты набьёшь шишку ещё бОльшую, но так ничего и не поймёшь, потому что только дурак не способен учиться на собственных промахах.

– Что дальше? – глядя на старика с чувством, объединяющим в себе уважение и неприязнь, тихо спросил юноша. Ему порядком надоел нравоучительный тон дяди, его слова и усмешки. Особенно его раздражало то, что правитель был прав в своих высказываниях.

– Ты подобен глине – будто не расслышав последнего вопроса, промолвил Фреом, – А твои знакомые, друзья и враги – твёрдым камням. Твою форму изменить легко, их – почти невозможно. Пока что, над тобой работал ответственный и способный мастер, здесь, на небе. Но когда ты спустишься на землю, всё изменится. Прошу, будь осторожен, ведь мне так не хочется увидеть вместо прекрасного кувшина, который в будущем, после обжига, можно будет наполнить чистой родниковой водой, кривую буллу.

– Странное сравнение…

– Прошу, пообещай мне, быть осторожным и внять всему, что я только что изложил – внезапно развернувшись и приблизившись к юноше, проговорил старик. Его глаза наполнились какой-то мыслью, ужасной и почти реальной, будто она уже отразилась на действительности. Правитель крепко стиснул руку Диона, так что молодой фаратри поморщился и снова прошептал:

– Пообещай…

– Обещаю! – прохрипел парень и тотчас встал. Он со страхом посмотрел на Фреома, пытаясь разгадать, о чём старик только что думал и из-за чего так испугался.

– Хорошо – уже спокойно промолвил правитель, – Теперь иди.

Юноша выбежал вон.

До самого корабля он нёсся сломя голову, нервничал, кусал губы и проклинал закон о запрете полётов в пределах города. Больше всего сейчас он боялся увидеть пустой причал, а внизу – уже маленький, словно точка, уходящий корабль. Но его страхи не сбылись – парусник стоял на месте, толпы зевак уже разошлись.

Влетев на палубу, кивнув капитану, которого Дион уже видел до этого, парень спустился в трюм и только сейчас понял, что спешка была излишней. Тотчас на него устремились девятнадцать пар глаз, в которых отражались эмоции, варьирующиеся от злобы и негодования до безразличия и лёгкой неприязни. Лишь его брат поглядел на него без всяких эмоций. Взгляд Нокта был рассеян, будто юноша смотрел в пустоту.

– Ну, наконец-то! – первая возвестила Асити, подчеркнув общее чувство собравшихся, – Я думала, ты решил остаться в городе! Конечно, кому же захочется спускаться на землю, когда есть дворец. Правда?

– Правда – совершенно наивно, не ощутив злой насмешки, ответил Дион. Тут можно было ожидать смеха, грубых шуток, оскорблений и прочего животного хохота, но внезапно все застыли в удивлении. Даже Асити, ожидавшая хоть какого-то отпора, словно парализованная, замолкла, не смея пошевелиться.

– Что вы его слушаете?! Он вышел от Фреома, где его, наверняка, мучили нравоучениями, он бежал до корабля и, видимо, совершенно вымотался. Не придавайте его глупостям слишком большого значения – вдруг, как ни в чём не бывало, рассмеялся Нокт, с неподдельной веселостью разглядывая молодых фаратри. Те долго сидели, словно окаменев, но позже, пришли в себя и, действительно, позабыли о неосторожном ответе Диона. Смех Нокта развеял их внутренний гнев.

Почувствовав, что тучи прошли стороной, русоволосый юноша сел рядом с братом; его сумка стояла здесь же.

Когда корабль поднялся в воздух и начал отчаливать от пристани, разговор в трюме завязался снова. На этот раз это была пустая болтовня, разжигаемая преимущественно Асити и ещё несколькими фаратри, которыми она негласно руководила. В это время, когда множество голосов превратили внутренность корабля в грохочущую утробу, Нокт, обращаясь к Диону, промолвил:

– Я помог тебе, но дальше этого делать я не смогу. Если будешь глупить, тебя не спасёт даже Фреом. Ты фаратри, а значит, и веди себя подобающе. Ты понял?

В ответ Дион повернулся к брату и едва заметно улыбнулся, будто говоря, что его наставления бессмысленны. Русоволосый юноша давно понял, что его жизнь не соответствует нормам жизни крылатого народа, что он, рождённый на небе, как и все, тем не менее, отличается от собратьев, хотя и не желает этого. Одиночество, ореол которого уже как два года окружил парня, приносило ему боль, но боль эта была болью развивающейся души, становящейся сильнее от трудностей внешнего мира. Никто в окружении Диона не видел этого роста, а сам юноша принимал его за недуг, а оттого боялся. Всё это способствовало его замкнутости.