Ходи невредимым!

Князья веселились, но ни один не предложил царю свои дружины для подкрепления царского войска. А когда Шадиман сам об этом вкрадчиво заговорил, владетели единодушно принялись заверять, что они готовы всем жертвовать ради царства, но теперь, увы, крайне обеспокоены защитой своих замков, ибо народу мало, корма лошадям в обрез, живут как на качелях: вот-вот Саакадзе нагрянет и перевернет качающихся вверх ногами, а царство никакой помощи не в состоянии оказать.

– Раньше, когда Саакадзе был Моурави, – вдруг выкрикнул Липарит, – царство владело лучшим войском, а теперь? Разве на сарбазов можно положиться? Одно знают – грабить! Для защиты от них тоже нужны дружины. А Ксанские Эристави? А Мухран-батони?

Изумленно смотрел Джавахишвили на смелого князя: он один высказал общую мысль…

Давно так тревожно не проводил Шадиман ночь – то зарывался в подушки, то вскакивал и подбегал к окну, то залпом выпивал чашу за чашей, – но сон бежал от ложа, гонимый тяжелым раздумьем. "Что случилось с жизнью? Вот сбылось желание – он вновь в Метехи. Но разве это царское жилище? Караван-сарай: кто ни приползет – всем рады!.. Хотел для блеска вернуть старика Газнели – отказался, говорит: внуку вреден воздух Метехи… А разве поручусь, что напрасно князь опасается Гульшари? Часто недоумеваю: откуда столько яду в красном сосуде? Очи – звезды напоминают, а язык – осиное гнездо… Хотел я своего царя… но разве Симон – царь?

Ни одной мысли в голове под короной. Хотел княжество объединить… но разве это прежние князья? Скрытны троеликие, ничем не хотят помочь не только царству, но и себе… Слепцы! Не видят, что Саакадзе раскачал колонны их сословия, вот-вот рухнут. А они мечутся, не зная, к какому царю выгоднее пристать… Гульшари гордится, думает, собрала для царя букет князей! А они съехались, чтобы пронюхать, прочен ли Тбилиси… Побряцают языками, опустошат бурдюки вина и снова разбегутся по замкам. Андукапар половину своих дружин оставил охранять замок Арша, половину слил с отрядом телохранителей и держит в Метехи. Видно, правда: когда куладжа изнашивается, ничем ее не обновишь. Еще как будто совсем новая, но уже чуть протерся бархат и мех потускнел. Хотя для чужого взгляда еще незаметно, но хозяин знает – скоро бросить придется… А дальше?.. Может, персы уйдут и снова оживет Картли? А Саакадзе – тоже снова оживет? Вот если бы сговориться с ним, вместе бы возродили блеск царства, воссоздали мощное войско… Самый близкий моим мыслям, и самый далекий… Нет, не сговориться нам ни на чем. Рваная чоха – недруг бархатной куладже. А что, если колесо, ускорив кружение, скатится в пропасть! Иса-хан собирается напасть на Среднюю Картли, но когда?.."

Не успел Хосро-мирза как следует открыть глаза, Гассан в радостном волнении поторопился рассказать виденный им сон: будто царевич перелез через ограду в чужой виноградник, но какую бы кисть ни сорвал, все оказывались кислыми; устав искать созревшие, мирза перелез обратно в свой виноградник и стал как вкопанный, полный изумления, ибо грозди винограда оказались золотыми…

Видя задумчивость мирзы, Гассан придвинул к ложу низкий столик, поставил чашечку крепкого кофе; подумав, придвинул дорогую вазу – на случай, если мирзе захочется швырнуть в Гассана чем-либо потяжелее, чем чашечка… Но мирза молчал. Тогда Гассан принялся клясться, что милость шах-ин-шаха ждет Хосро-мирзу в Исфахане…

«А может, старый обманщик соскучился здесь и нарочно такой сон увидел? – Хосро пристально посмотрел на опечаленного целостью вазы старого гебра. – Нет, мой Гассан ни разу не видел сна, ничего для меня не предвещающего». И Хосро снисходительно пообещал: если в Исфахане его встретят с золотым виноградом, то он, Гассан, получит затканный бирюзой халат, который каждый день, вот уже два полнолуния, не устает примерять… Довольный замешательством слуги, мирза погрузился в раздумье:

«Гассан прав, надо уходить, но разве Саакадзе побежден? А посмеет ли кто, имеющий на плечах только одну голову, предстать перед шахом, не выполнив его повеления? А вдруг иверская божья матерь… О шайтан, не путай меня! Я хотел сказать: святой Аали начертал в книге судеб – быть Саакадзе Непобедимым… Видит… О Мохаммет, что сегодня со мною? Конечно, видит аллах, а не бог, что способ бешеной войны приносит Саакадзе большие победы, а персидскому войску большой урон… Минбаши нередко приходится самим уничтожать взбесившихся, коней и… даже сарбазов… Во имя Иоанна Крестителя… Хуссейна, хотел я сказать… Думаю, все равно, раз святые сами на язык просятся. Но не птица же Саакадзе – не может перелетать из Самцхе к дорогам Кахети и одновременно вести войну по всей Грузии. Значит, единомышленников у Непобедимого больше, чем предполагает Шадиман… Иса-хан не сегодня-завтра ринется в Среднюю Картли. Не опасно ли и мне медлить? Но действовать придется подобно смерчу: налететь, уничтожить и исчезнуть!.. Но да подскажет разгром Лоре осторожность… Хуже будет, если от кислого винограда Картли у меня разболятся зубы…»