Ходи невредимым!

– …Дар Новодевичьего монастыря: икона божьей матери «Взыграние»; икона божьей матери «Умиление»; чеканные священные сосуды с принадлежностями; три иконки шитые; кропило посеребренное; пять водосвятных чаш; чеканное кадило с бубенчиками.

Феодосий, блаженно улыбаясь, окунул лицо в студеную воду и уже с насмешкой припомнил тягостные сновидения. А привиделся ему лев с усищами шаха Аббаса. Ночь напролет топтался он у ложа, обнюхивал архимандрита. Ох, и ворочался же раб божий Феодосий! Стонал, пугая Арсения. Но господь в своем милосердии вовремя ниспослал утро.

А на непривычно высоком стуле не переставал ерзать Гиви, стараясь не вслушиваться в монотонный голос Кирилла, перечисляющего дары монастырей. С некоторых пор Гиви вообще стал замечать за собой какую-то странность: взирал он на звезды – они тотчас превращались в медные лампады; лишь собирался восхититься прозрачным облаком – как немедленно оно оборачивалось в святого отца в белом одеянии, размахивающего кадильницей с бубенцами; достаточно ему было заглядеться на какую-нибудь чернобровую девушку – как тут же она преображалась в толстую церковную свечу с черным обгорелым фитильком; а на стройные березы, которые вызывали раньше восторг, он старался даже не смотреть, ибо вокруг них вились не темные ласточки, а сереброкрылые ангелы.

Озадаченный Гиви сначала клятвенно заверял Дато, что виновник этих наваждений только царь Теймураз, ибо там, в далекой Гонио, он, Гиви, свирепый «барс», по царской прихоти приобщился к стихоизмышлениям, которые способны одним движением гусиного пера превратить престарелую наложницу, на которую даже евнух ночью не смотрел, в серебристую рыбку.

С самым серьезным видом Дато славил перо Теймураза, уверяя, что ниспосланный царю божий дар не может повлиять на установившееся раз навсегда движение мыслей Гиви. Причину следует искать в трех рясах, ибо с момента выезда «барсов» из Грузии они неизменно шуршали возле Гиви. И, скрывая улыбку, Дато подталкивал свирепого «барса», обращая его внимание на расплывчатое лицо архимандрита Арсения, который одной рукой записывал дар Донского монастыря, а другой указывал стрельцам, куда ставить яства, только что доставленные посольству из царского дворца.

«Как не надоест приставу, – вздыхал Гиви, – каждый день расхваливать, словно на майдане, еду? И так видно – хороша, недаром будто бараньим жиром подернулись глаза архимандрита».

Принюхиваясь к сладкому запаху вишневого меда, изготовленного в Сытном дворце, как продолжал пояснять пристав, Гиви готов был поклясться, что в другом кубке мед с гвоздикой, а в третьем – обварный мед.

– Грудинка баранья с шафраном, осердье лосье крошеное, гусыня шестная с сорочинским пшеном и лытка ветчины доставлены из Кормового дворца.

Архимандрит ласково поддакивал приставу и все нетерпеливее посматривал на дверь. «Прости господи, Феодосий точно на крестинах застрял?» Тут ноздри архимандрита стали непроизвольно вздрагивать, ибо горницу наполнил чудесный запах хлебца крупичатого в пять калачей, колоба, пирога подового с сыром, присланных из Хлебного дворца. Архимандрит обернулся к стоявшему у окна Дато и развел руками, как бы призывая его в свидетели искушений, равных искушениям святого Антония.

Вдруг Гиви, облизнув губы и нарушая все каноны, попросил благословить скромную трапезу и, к тайному негодованию архимандрита, уселся за стол и отхватил сразу полколоба и целую лытку ветчины.

– Напрасно томишься, отец, вот я теперь из любви к Димитрию могу ждать полтора часа.

Архимандрит в гневе вскинул брови и склонился к записям, но, заметив исподлобья движение Гиви к кубку с обварным медом, беспокойно прохрипел:

– Не предавайся излишеству, сын мой, господь карает жадность, тем более архиепископ Феодосий не благословил еще трапезу.

Хмурясь, Гиви решительно поднялся, дабы удостовериться, не блаженствует ли в райских кущах отец церкови, но дверь широко распахнулась и Феодосий благодушно перекрестил вмиг возникших у всех дверей монахов и азнауров.

За стол рассаживались чинно и, как казалось Арсению, слишком медлительно. Он снова обернулся к Дато и, как бы ища сочувствия, развел руками, а когда свел их обратно, то в руках у него поблескивал жирный кусок баранины с шафраном, обильно политый ароматным соусом. Феодосий же степенно подтянул к себе поставец сливок и не спеша отведал белого киселя.

«Совсем святой», – подумал Гиви и услужливо пододвинул архимандриту Арсению кашу из сорочинского пшена, а сам принялся расправляться с гусыней, по ошибке осушил кубок с гвоздичным медом и весь передернулся. Умильный взгляд Гиви, брошенный на блюдо с курником, привел Дато в восторг, и только он хотел посоветовать бесстрашному «барсу» уделить внимание осердью лосьему, как вошел переводчик Иван Селунский.

Пожелав послам доброго аппетита, он сообщил, что митрополит Чудова монастыря прислал за иерархами собственную упряжку, уже ожидающую у крыльца, и посоветовал ныне осмотреть новый пятиглавый Успенский собор, воздвигнутый мастером итальянцем Фиоравенти.