Ходи осматриваясь

— Хорошо. Так чего от тебя хотели?

— Какую-то… пленку… — прошелестела она.

— Пленку?

Я вздрогнул. Меня как будто током шарахнуло. Сердце скакнуло куда-то вниз — под самый пупок, защемилось и гулко там запульсировало. Фотопленка? Черт возьми, совершенно вылетела из мозгов эта найденная пленка. Но что? Как? Не может быть? Пленка попалась ей только вчера, и она сразу же связалась со мной. Вдруг зашибло оглушительным подозрении. Я поежился. Подавленный, мгновенно прокрутил в голове вчерашний вечер. Наталья? Куда она звонила? Какой-то разговор — с какой-то Ирой, кажется. Про какие-то документы? Черт! Черт! Черт! Тысяча чертей! Не может этого быть — не должно такого быть!

— Фотопленку? — прохрипел я снова. — Значит, его интересовала пленка?

— Нет.

Мне послышалось, или эти бедные опухшие губы в самом деле прошелестели: «Нет». Я нагнулся ниже, так, что почти завис над ней, и, совершенно смешавшись, переспросил:

— Ты сказала «Нет»?

Она мигнула и внятным шепотом повторила:

— Я отдала пленку… Но он совсем озверел…

— Как так? Что ты говоришь?

Постепенно из шелеста и шепота — где угадывая, где подсказывая — мне удалось соткать более или менее целостное представление. Подонок был в маске — не в наспех приспособленной тряпичной накладке, а в настоящей маске спецназовского образца. Он потребовал пленку. Поначалу она никак не могла сообразить, чего от нее добиваются. Потом как будто дошло, но она прикинулась, что не понимает, о чем речь. Он стал бить ее — нещадно, методично. Пока она не сломалась и не показала, где пленка. Но отморозок внезапно еще больше взъярился — шваркнул кассету об стену и разорался, что не позволит над собой издеваться. И тогда она окончательно сбилась с толку и уже действительно ничего не понимала. А он просто взбеленился. Каким-то чудом ей удалось вырваться. Она кинулась в прихожую, но он настиг ее там и обхватил громадными лапищами. Она умудрилась впиться зубами в ладонь, зажавшую ей рот, — он замахал кистью и заматерился. Вот тут-то счастливой случайностью возникла Майя Гаевна и позвонила в дверь. И тогда она закричала. Он наотмашь ударил ее по губам и бешено пнул в щеку железным кулаком. Она опрокинулась навзничь и, с размаху врезавшись в острый угол гардероба, потеряла сознание.

Я вконец растерялся. Получалась какая-то белиберда: бесноватый бандюга жаждал заполучить фотопленку, и в то же время — не пленку. Или она заговаривается? Или эту проклятую пленку выплеснуло по случаю оглушенное страхом сознание? Такое бывает. Суеверный человек, неожиданно попавший в беду, подчас вспоминает как знак оброненный кем-то кошелек, найденный и присвоенный им накануне. Но тогда что столь жестоко выбивали из хрупкой, беззащитной женщины? Чего же все-таки искали?

Я раздумчиво повторил этот вопрос вслух.

— Не знаю, — прошептала она и тяжко вздохнула. — Мне страшно.

Из уголка глаза вдруг вынырнула и покатилась одинокая слезинка. Я встрепенулся и очухался. Обозвал себя бездушным негодяем, полез в карман, вынул платок и, чуть дыша, промокнул.

— Будет-будет, малыш, — проговорил я виновато. — Все уже позади. К тебе придут из милиции… — Веки ее нервно затрепетали. — Нет-нет, не сегодня. Когда тебе станет получше. Расскажи им все, подробно.

— И про пленку?

— Обязательно, — подтвердил я. — Хотя она, похоже, никакого интереса не представляет. Но все же… Знаешь, я, пожалуй, заберу ее сегодня. Отдам проявить — посмотрим что к чему. Кстати, ключи твои где?

— Не знаю… Может быть, у Майи Гаевны.

— Ладно. Ни о чем не тревожься. Этого мерзавца разыщут. Он свое получит. Постарайся сейчас уснуть — я, дурак, донельзя тебя утомил. Ты скоро поправишься, и все забудется, как дурной сон.

Я бормотал еще что-то столь же банально-утешительное, когда откинулась дверь и в закуток, покачивая косичками, скакнула девчушка-медсестра и укоризненно прощебетала:

— Вы же обещали, что недолго.