Ходи осматриваясь

— Ну конечно, он уже продан? И этот теремок, разумеется, тоже. Стало быть, полностью обрубила концы и отчаливаешь в светлые дали? И ничто тебя не тревожит? И никаких «мальчиков кровавых в глазах» по ночам? — Она опустила очи долу. Я помолчал и печально съязвил: — Извини. Это, наверное, не по твоей части, да? Это уже из области души и совести.

— Зачем ты так? — Она почти расстроилась, чуть заметнее, чем нужно. — Ну зачем так сурово? Ты судишь… ты судишь, абсолютно ничего не зная.

— А Мила? — угрюмо вспомнил я, проигнорировав никчемную реплику. — С нею-то зачем так варварски!.. И самое подлое — кассета ведь находилась у тебя! Я грешил на банковских деятелей. Думал, искали компрометирующий их документ. Мотив… Мотив — вот что сбивало с толку. И потому сразу же отмел смутные подозрения в твой адрес. А ларчик… Черт, как просто он открывался! Наш разговор о пленке не на шутку тебя встревожил, ибо ты вообразила, что Тамара сдублировала и передала экземпляр на хранение Борису. Вы искали дубль — верно? — дабы не допустить преждевременной огласки. По существу, чистая психология — или нет, точнее, грязная. Спроецировала собственный душевный склад на ситуацию с Тамарой. Скорее всего, сама ты так бы и поступила — для подстраховки либо для чего-то еще, более дальнобойного. Не удивлюсь, если одна копия укатила в Германию — с твоей ни к чему не причастной Ингой. — Она вздрогнула. Я опять усмехнулся и кивнул. — Вижу: снова попадание. И уверен, что и в остальном я угодил в цель — если не в яблочко, то очень-очень близко. Я ведь прав, признайся?

Она молчала — стояла не шевелясь, зябко обхватив локти руками и не сводя с меня помутневших глаз, преисполненных напряженного ожидания.

— Ладно, — устало проговорил я, — молчание — это тоже ответ. Могу расценивать его как согласие, да? Значит, могу. Что ж, и на том спасибо.

Радости не было. Я чувствовал себя, как незадачливый мазила, внезапно доставший мишень, но уже после стрельбищ.

— Что ты собираешься предпринять? — надсадно выжалось наконец из сиреневых губ.

— Не знаю, — уклончиво произнес я. Это чертово «не знаю». Но я ведь и в самом деле не ведал, что намерен предпринять — и намерен ли. Я пожал плечами и повторил: — Не знаю.

— Но ты… — Голос ее слегка завибрировал. — Ты с кем-нибудь делился своими… соображениями?

— Скажу тебе откровенно, — хмуро изрек я после недолгой паузы. — В общем-то мне плевать на твоего Ломова. Я бы сам удавил его — хотя бы только за Милу. Наверное, он был законченный подонок, и за душой у него, похоже, немало мерзостных дел. Но ты разделалась с ним не за это — у тебя был не менее мерзкий расчет. И однако же, я не горю желанием в данном случае содействовать правосудию. Хотя понимаю, что это неправильно. Но пусть решает Всевышний, если он есть, предать тебя закону или нет. Ускользнешь — значит, тебе еще раз неслыханно повезет. И еще больше мне наплевать на ваши махинации с этим треклятым банком. Вор у вора дубинку украл. И ладно. Тошно, воротит, но я не намерен отстаивать их грязные интересы. Пусть сами с тобой разбираются.

Я наблюдал, как отчаянно пытается она погасить проступившее в глазах облегчение. Чтобы не дать мне его заметить.

— Но я хочу знать, что случилось с Борисом. И ты мне поведаешь о его судьбе, какова бы она ни была. Всю правду. Понимаешь, без вывертов и уверток. Только правду.

Бледное лицо снова затуманилось, и я отметил отразившуюся на нем чехарду самых противоречивых чувств — от растерянности до тревоги. Поежившись, она развела руками и выдохнула:

— Но я не знаю.

— Я сказал: одну только правду, — чеканя слова, повторил я настоятельно.

— Понимаю, ты мне не поверишь. Что бы я теперь ни сказала. Но, боже мой, я действительно… — Я нахмурился, но она докончила, сорвавшись на сиплый шепот: — …Не знаю. Он звонил мне, это правда, но… — Она осеклась и помотала головой. — Нет, ты все равно не поверишь.

— Звонил?! — встрепенулся я. — Он тебе звонил?

Внезапно припомнилось, как накануне исчезновения он что-то лопотал мне по телефону о подруге. Я тогда не придал значения этой невнятице, зацепив лишь краем уха: он подумывает с ней связаться. Но зачем? Нет чтобы мне тогда насторожиться, расспросить. А я лишь посоветовал ему не суетиться и не гнать волну. Ох, черт, сколько же и чего еще утаил от меня этот несчастный дуралей?!

Я насупился и мрачно повторил:

— Значит, он тебе звонил. И что? Говори же, черт возьми, не тяни нервы.

— Он спрашивал о том же, о чем и ты. Когда я видела Тамару? Не звонила ли она мне?

— Чушь! — взорвался я. — Не стал бы он задавать эти бессмысленные вопросы. Он наверняка был в курсе ваших отношений. Да и зачем это ему? Нет, милая, так у нас не пойдет. Или ты выкладываешь правду, или…

Лицо Натальи покорежилось, как от боли.

— Я же говорила, что не поверишь.

— Чего он хотел от тебя?

— Встретиться. Но я не поняла зачем. Он сказал, что разговор не телефонный.

— Черт возьми! — Я опять, не сдержавшись, повысил голос: — Так и буду вытаскивать из тебя клещами? Или ты просто еще раз испытываешь меня на сообразительность?