Ходячие мертвецы: падение Губернатора

Её квартира расположена в восточном конце Мейн-Стрит, в одном из наиболее ветхих кирпичных домов в комплексе. Мертвый сорняк цепляется за западную стену как грибок, окна покрыты черной, высохшей виноградной лозой. Крыша захламлена прогнувшимися антеннами, которые, скорее всего, больше никогда не примут сигнал. Когда Лилли приближается, низкие облака исчезают и полуденное солнце, бледное и холодное как люминесцентная лампа, начинает жарить, шея Лилли покрывается капельками пота.

Она подходит к внешней двери, выуживает ключи, но внезапно замирает, уловив что-то краем глаза. Она поворачивается и видит на другой стороне улицы потрепанную фигуру на земле, тяжелой грудой осевший возле магазинной витрины человек. Его вид отдаётся печалью в её груди.

Она убирает ключи и пересекает улицу. Чем ближе она подходит к нему, тем явственнее слышит его неровное дыхание, забитое мокротой и страданием, и низкий, хрипящий голос, невнятно бормочущий в пьяном оцепенении.

Боб Стуки, один из последних настоящих друзей Лилли, бесчувственно лежит, трясясь в позе эмбриона, одетый в изношенный вонючий бушлат, прямо напротив хозяйственного магазина. А прямо над ним на окне нарисована выцветшая под солнцем ироничная реклама: ВЕСЕННЯЯ РАСПРОДАЖА ЧИСТЯЩИХ СРЕДСТВ. На морщинистом лице военного медика, прижатом к асфальту как мокрый мусор, запечатлены следы боли — и это разбивает сердце Лилли.

Начиная с событий прошлой зимы, мужчина всё больше опускался, и сейчас он, возможно, был единственным жителем Вудбери, который был более потерян, чем Лилли Коул.

— Бедный милый мой человек, — мягко произносит Лилли и тянется к неопрятному шерстяному одеялу у его ног. До нее доносится зловоние тела, затхлого дыма и дешёвого виски. Она натягивает на него одеяло, и пустая бутылка выкатывается из ткани и разбивается о ступеньку у двери.

— ...Должен сказать ей... — бормочет Боб.

Лилли опускается рядом с ним на колени, гладит его плечи, размышляя, стоит ли ей привести его в порядок и увести с улицы. Также она гадает, «ей» — это Меган? Ему нравилась эта девушка, бедолага, и ее самоубийство его просто уничтожило. Лилли укрывает его плечи одеялом и мягко похлопывает.

— Всё хорошо, Боб... она... она в лучшем...

— ... надо сказать...

На миг Лилли отшатывается от него, увидев моргающие глаза — налитые кровью и белые внутри. Он превратился? Её сердце начинает бешено колотиться.

— Боб? Это Лилли. Тебе снится кошмар.

Лилли проглатывает страх, понимая, что он всё ещё жив, если, конечно, это вообще можно называть жизнью. Он просто корчится в пьяном бреду, вероятно вновь переживая на бесконечном повторе момент когда обнаружил висящую на балке Меган Лэфферти.

— Боб...?

Его осоловелые глаза открываются на мгновение, но взгляд ни на чем не задерживается, остекленевший, наполненный мучением и болью.

— Должен... передать ей... его слова, — хрипит он.

— Это Лилли, Боб, — говорит она, мягко сжимая его руку. — Всё в порядке. Это я.

Затем старый врач встречает её пристальный взгляд и он говорит что-то ещё тем же слизистым хрипом, от чего по позвоночнику Лилли пробегает мороз. На этот раз она отчетливо слышит, что он говорит, и она понимает, что он говорит не о Меган.

«Ей» — это Лилли.

И то, что Боб Стуки должен рассказать ей, будет преследовать её до конца жизни.

Глава 2

В этот же день чуть позже трёх часов дня по местному времени, на арене Гейб наносит заключительный удар и заканчивает поединок, длившийся целый час. Шипованная булава тяжело опускается на защищённые бронежилетом рёбра Брюса, и тот в изнеможении падает. Устав от грубой борьбы без правил, чернокожий мужчина оседает на землю, поднимая облако пыли и тяжело дыша.

— И У НАС ЕСТЬ ПОБЕДИТЕЛЬ!

Люди на трибунах вздрагивают от усиленного акустической системой голоса, со скрежетом раздающегося из стоящих вокруг арены рупоров, питающихся от ревущих генераторов. Гейб принимает стойку и замахивается булавой, сильно напоминая сэра Уильяма Уоллеса. Насмешки и аплодисменты заглушают низкое рычание живых мертвецов, прикованных к столбам вокруг Гейба. Многие из них до сих пор тянутся за куском человеческой плоти, их гнилые рты клацают, подёргиваются и пускают слюни в механическом бездушном голоде.

— НЕ РАСХОДИТЕСЬ, ДРУЗЬЯ! СРАЗУ ПОСЛЕ БИТВЫ БУДЕТ ОБРАЩЕНИЕ ГУБЕРНАТОРА!

На последней реплике динамики трещат и громыхают нотами тяжёлого металла, скрежетом циркулярной пилы электрогитара наполняет воздух, и на площадку высыпает целый батальон рабочих сцены. Большинство из них — молодые люди в толстовках и кожаных куртках — несут большие железные пики с крюками на концах.

Они выстраиваются вокруг ходячих, отстёгивают цепи, подцепляют крюками воротники мертвецов, и по команде бригадира ведут монстров, одного за другим, через арену к ближайшему выходу, поднимая за собой облака пыли. Некоторые существа, скрываясь в тени тоннеля под ареной клацают зубами в воздухе, другие рычат и извергают сгустки чёрных слюней, словно несговорчивые актеры, которых прогоняют со сцены.