Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Найти и уничтожить

Старик глядел из телевизора на зрителей и произносил: «Сначала, Лилли, ты почувствуешь дурноту, потом – ощущение холода в руке. И то, и другое – нормально».

Старик вертел что-то в руках за пределами экрана, маска скрывала большую часть жестких черт морщинистого лица. Его голос, тревожно знакомый, вызвал мурашки по спине, когда она услышала, как за маской произнесли ее имя. «Нет, это хорошо, Лилли… отлично. Такой хороший пациент. Каждое извлечение занимает час или около того, но такие подробности не должны волновать тебя в этот момент».

Лилли встала, налетела на комод и выключила телевизор. Потом она оказалась где-то еще. Она была в туннеле, который тянулся во тьму перед ней, в узком канале из камня, покрытого белым налетом, и заплесневелых бревен, обрамляющих сталактиты из известковых отложений и древних кованых фонарей, свисающих вниз. Они мерцали и мигали со странными интервалами.

Она двигалась осторожно. Она чувствовала дыхание чудовища на шее. В руке она держала тающее мороженое. Липкая белая жидкость бежала по запястью, капая на пол туннеля.

Она остановилась. По коже бежали мурашки. В луже растаявшего мороженого отражался призрачный блеклый силуэт старика с его стерильной маской – она полагала, что это врач, – продолжающего к ней обращаться: «Я взял на себя смелость ввести тебе в кровь двойную анестезию, что не только облегчит боль, но и сделает течение времени для тебя почти незаметным». Лилли вздрогнула, отшатнувшись от лужи и выронив мокрый сахарный рожок, когда гнусавый голос за маской продолжил: «Возможно, тебе это покажется даже приятным, ты сможешь увидеть сны. Эти сны могут быть очень яркими».

Знакомый голос раздался рядом с ней:

– Ты в порядке?

– Что?

Она повернулась и посмотрела в унылые, словно у гончей собаки, глаза Боба Стуки. Он стоял рядом с ней, белый, как слоновая кость.

– Я в порядке, – сказала она ему. – Почему ты спрашиваешь?

– Ты только что прыгнула.

– Я?

Боб нахмурился.

– Ты взяла что-нибудь? Ты выбросила последнюю бутыль кислоты?

Лилли отступила от него. Он должен быть мертв. Что-то росло в Лилли, что-то бесформенное и страшное. Она чувствовала, что сухожилия мира растянулись до критической точки. В глазах все помутилось.

Она шла дальше в тоннель, а потом снова где-то оказалась.

Спальня девочек в лагере Кеннесо – место, где она провела несколько летних каникул в школе. Теперь это место было пустынным и заброшенным, многие двухъярусные кровати были перевернуты, стены из некрашеных сосновых досок зеленели плесенью, пол был усеян человеческими костями. Лилли попыталась выйти, но обнаружила, что дверь заперта. Она выглянула в окно.

Опустошенный пейзаж, бесплодная пустыня, голые деревья и опаленная земля. Все выглядело как поверхность мертвой планеты.

Лилли села перед окном и стала ждать отца, который должен был забрать ее.

Проходили недели. Месяцы. Может быть, годы. Лилли чувствовала себя так, будто у этого окна просидела большую часть своей жизни. Она чувствовала, что подошвы ног, словно упрямые корни дерева, вросли в пол. Она не могла двигаться.

Затем через мгновение она оказалась уже в другом месте. Она вернулась в квартиру Меган, в гостиную, на диван, где она смотрела «Молодых и дерзких» по телевизору, когда удар грома потряс основание дома и задрожал в небе снаружи. Она вскочила на ноги, пробежала через комнату и хлопнула входной дверью. Зеленый свет и грозовое статическое электричество встретили ее, исполосовав лицо дождем и мокрым ветром.

Соседние дома плыли в мутном, водянистом свете разных цветов. Огромные мансардные окна распахнулись на крыше многоквартирного дома, а кованый флюгер быстро вращался в порывах ветра. Верхушки деревьев качались и метались, пока Лилли неслась через двор, туда, где был припаркован ее автомобиль минуту назад, но его там уже не было.

Она услышала призрачный голос: «Еще один день, еще одна ничья. А ты все такая же смелая. Ты молодец, Лилли. Я так горжусь тобой. Просто продолжай расслабляться и мечтать, и мы возьмем еще двести пятьдесят кубиков твоей замечательной крови».

Ее машина стояла возле угла дома – квадратный маленький, черный, как оникс, «Фольксваген Джетта». Она неслась к автомобилю, но резко остановилась на краю двора, глядя на то, как разрастается текущая из водостока лужа. Холодный, жалящий иголочками дождь падал на нее сверху.