— Я что, должен тебя спрашивать?! — прошипел Хоул. — Ладно, я сам должен был заметить! Ну и гадина ты все-таки, Кальцифер! Подумал бы лучше, как Ведьма обращается со своим демоном, — по сравнению с этим жизнь у тебя до омерзения сладкая, а все, чего я у тебя прошу взамен, — это сообщать мне то, что мне нужно. И ты меня подвел уже дважды! А теперь сделай милость, помоги мне вернуть этому созданию его подлинное обличье! Сию же секунду!
Кальцифер приобрел неожиданно нездоровый оттенок.
— Хорошо, — сердито ответил он.
Человек-пес отчаянно пытался увернуться, но Хоул уперся плечом ему в грудь и толкнул его вверх, так что пришлось бедняге волей-неволей подниматься на задние лапы. Хоул с Майклом не давали ему опуститься обратно.
— Чего это глупое создание так упирается? — пропыхтел Хоул. — Кажется, это опять проделки Болотной Ведьмы!
— Да. Многослойное заклятье, — сообщил Кальцифер.
— Долой собачий слой, — велел Хоул.
Кальцифер взмыл под трубу ревущей темно-синей волной. Софи, благоразумно наблюдавшая за происходящим от двери кладовки, видела, как очертания косматого пса растворяются в силуэте человека. Человек выцвел, превратившись в собаку, снова обернулся человеком, растаял, потом сгустился. И вот наконец Хоул с Майклом держали за руки рыжеволосого юношу в измятом коричневом костюме. Ничего странного, подумала Софи, что она его не узнавала. Если не считать испуганного взгляда, это лицо было начисто лишено индивидуальности.
— Ну и кто же вы, дружище? — спросил Хоул.
Человек поднял трясущиеся руки и несмело ощупал лицо.
— Я… Не знаю…
— Последнее имя, на которое он отзывался, было Персиваль, — подал голос Кальцифер.
Человек поглядел на Кальцифера так, словно горько сожалел, что Кальциферу это известно.
— Да? — выдавил он.
— Тогда мы пока что будем звать вас Персивалем, — решил Хоул. Он развернул бывшего пса и усадил его в кресло. — Посидите здесь, отдохните и расскажите нам, что помните. Судя по моим ощущениям, над вами некоторое время властвовала Ведьма.
— Да, — ответил Персиваль и снова потер лицо. — Она сняла мне голову. Помню… помню, как лежу на полке и гляжу на остального себя…
Майкл был потрясен.
— Но вы же должны были умереть! — запротестовал он.
— Необязательно, — сказал Хоул. — Ты до этой ступени магии еще не добрался, но я могу отделить от тебя любую часть и сделать так, что остальное твое тело будет жить, надо только найти правильный подход. — Он озабоченно поглядел на бывшего пса. — Только, по-моему, Ведьма пристроила эту голову куда-то не туда.
Кальцифер, который изо всех сил старался сделать вид, будто в лепешку расшибается ради Хоула, вставил свое словечко:
— Этот человек неполон, и в нем есть части другого человека…
Персиваль перепугался еще больше.
— Кальцифер, прекрати его волновать, — рассердился Хоул. — Ему и так уже достаточно худо. Дружище, вы знаете, почему Ведьма сняла вам голову? — спросил он Персиваля.
— Нет, — ответил Персиваль. — Ничего не помню.
Софи понимала, что это явное вранье. Она тихонечко фыркнула.
Тут Майкла осенила блестящая мысль. Он склонился над Персивалем и спросил:
— Скажите, вам случалось отзываться на имя Джастин — или на ваше королевское высочество?
Софи снова фыркнула. Она знала, что это смехотворно, еще до того, как Персиваль сказал:
— Нет. Ведьма звала меня Гастон, но это не настоящее мое имя.
— Да не наседай ты на него так, Майкл, — поморщился Хоул. — И пожалуйста, не заставляй Софи снова фыркать. В таком настроении она способна весь замок обрушить.
Хотя эти слова ясно показывали, что Хоул больше не злится, Софи обнаружила, что сама она разозлилась пуще прежнего. Она зашаркала в лавку и принялась шумно там возиться, запирая двери и убирая все на ночь. Потом Софи пошла поглядеть на свои нарциссы. С ними что-то не заладилось. Они превратились в мокрые бурые нити, свисающие из ведра, до краев полного какой-то жижи, которая пахла настолько пакостно, что подобной вони Софи в жизни не слыхивала.
— А чтоб оно все!!! — закричала Софи.
— Ну что опять? — устало поинтересовался Хоул, входя в лавку. Он нагнулся над ведром и принюхался. — Кажется, у вас тут отличный гербицид. Не хотите опробовать его на тех сорняках, которые заполонили подъездную аллею к особняку?
Персиваль нервно обернулся. Ему дали гитару, как дают младенцу погремушку, и он сидел в кресле, извлекая из нее ужасный дребезг.
— Сходите с ней, Персиваль, — попросил Хоул. — Она в такой ярости, что как бы все деревья не истребила.