Ходок I

… бесстрастные лица кладбищенских рабочих угрюмо ровняющих свежий холмик над могилой…

… сухие комья земли, падающие на крышку гроба …

… щемящее одиночество в катафалке: он, шофер и мама… – вернее гроб с маминым телом…

... дорога с кладбища – ноги горят будто их уже поджаривают в преисподней…

… лицо мамы, когда Денис откинул простыню… еще почему-то сама простыня – больничная, несвежая, с пятнами…

… Германия… первые шаги на протезах – маленьком чуде германского технического гения …

… Германия… доктор Нобель по-русски: «Зафтра фстаем на ногти маладой шелловек!» Он так и сказал: «На ногти!», чем очень развеселил и Дениса и маму… Тогда казалось, что все еще будет хорошо…

… Германия… приветливая симпатичная женщина в аэропорту с табличкой на которой написано по-русски: «Ольшанский», а на второй строчке: «Госпиталь Святой Гертруды»…

… пачка денег на чистом, бежевом кухонном столе – разница между старой – хорошей квартирой и этой – новой. И эта разница – возможность ходить…

… полные отчаянья глаза мамы когда он упал с коляски…

… безразличное лицо лечащего хирурга: «Жизнь мы спасли…ну а ноги… выше колен тоже…спасли…»

… голос Веры в трубке: «Денис, я ухожу… выздоравливай…»

… тупое рыло внедорожника, накатывающегося на остановку с неотвратимостью цунами…

*****

Надежда умирает последней. А вдруг!.. – на нестерпимо горящих ногах Денис доковылял до компа. Ему казалось что на них одеты не немецкие суперпротезы, а ведра с кипятком – уж больно тяжелый для ног выдался день: и в морге и на кладбище и по возвращении в город – все или пешком, или на общественном транспорте – денег на такси не было, последние ушли на похороны, а общественный транспорт… он и для «двуногих» не подарок, что уж говорить о «протезистах». Денис проверил почту и безо всякого удивления обнаружил, что ни одного отклика на свои резюме, посланные в миллиард биллионов мест, не получил. Сюрпризом это не стало. Кому нафиг нужен в наши дни «Инженер-механик по проектированию и обслуживанию грузоподъемных механизмов» на протезах? Здоровый, и тот никому не нужен. А офисная халява, с наступлением кризиса, кончилась, теперь каждый день на улице оказывалось огромное количество молодых, здоровых, никчемных людей, умеющих только печатать одним пальчиком (продвинутые – двумя) и торчать в одноклассниках. Но даже этот «офисный планктон», имел перед работодателями огромное преимущество – планктон был здоров.

«Киса – мы чужие на этом празднике жизни» – очень «вовремя» припомнил Денис любимых классиков.

«Ну-у… – решил озвучить свою точку зрения внутренний голос, – не все так мрачно – продадим эту, купим квартирку подешевле… ладно, ладно… – согласился он с невысказанным возражением Дениса, – … комнату купим… в коммуналке. Работу найдем…» – Денис представил отряд «планктона», вставший намертво, как триста спартанцев в Фермопилах, перед узким проходом с надписью «Работа» и только вздохнул.

«Хорошо, – не унимался внутренний голос, – тысячи… десятки тысяч… а может и сотни… – поняв, что перебарщивает, свернул перечисление и продолжил, – живут без ног. В конце концов, есть специальные интернаты для… – он замялся, подыскивая слово и за него это сделал Денис: «калек».

«Да. Да. Калек, – с вызовом повторил голос, – и что? Они что не люди?!»

«Да люди… люди… конечно люди, – согласился Денис. – Ну что, кого ты еще не вспомнил? Бомжей и нищих в камуфляже? – тоже ведь живут… – голос молчал. – Нафиг, – завершил за него Денис, – такую жизнь…»

Им овладело странное спокойствие… вернее не спокойствие, а безразличие. Денис чуть ли не физически – кончиками нервов ощущал, как рвутся последние нити, связывающие его с жизнью. Перед внутренним взором, почти с кинематографической четкостью возникла картина: штормовая ночь, огромный темный корабль ошвартованный у такого же пустого и темного пирса. Ни на судне, ни на причале ни единого человека – черная, безчеловечная пустота. Буря усиливается, нарастает неистовый вой ветра в котором чудятся стоны, мольбы и проклятья, с сухим звуком винтовочного выстрела лопаются причальные канаты и черный, без единого огня на борту корабль медленно, нехотя отрывается от пирса и все быстрее и быстрее уносится в штормовое море, растворяясь во тьме – черное поглощается черным…

Человек прикован к миру огромным количеством цепей: высокие порывы, темные страсти, любовь, ненависть, стяжательство, тщеславие, бескорыстие, гордыня, самоотречение… каждый может выбрать по вкусу и добавить от себя, но главные из них – это здоровье и близкие. Если в твоей жизни нет хотя бы одной из этих нитей, она неизбежно уныла, а уныние, если кто не знает – один из смертных грехов. Скучно быть здоровым, но одинокими, тяжело иметь близких, но быть больным, и уж совсем невыносимо быть и больным и одиноким.

Есть правда еще одна привязка, которая может заменить все кроме здоровья – это любимая работа, когда мысли о ней вытесняют все остальное, но она так же редка, как настоящая любовь, когда люди радуются каждому вместе прожитому дню, и умирают в один день.