Ходовые испытания

…Одна из групп сторонников контакта вела себя особенно шумно, что, впрочем, на общем фоне выглядело почти незаметно. В центре зала человек шесть окружили в проходе одного из ученых и что-то горячо говорили ему, перебивая друг друга. Он молча слушал, заложив руки за спину, и глядел поверх голов куда-то в сторону амфитеатра кресел.

На галерее один из журналистов толкнул в бок своего товарища:

– Эй, посмотри-ка на Бахадура!

– Где?

– Вон там, в центре, в окружении звездолетчиков с «Ориона». Как они на него насели, ты только посмотри!

Второй сказал:

– Переживает…

– Еще бы, самый ярый сторонник контакта, – подхватил первый. – Забавно, о чем он сейчас думает?

Они засмеялись и принялись наблюдать за другими, что были в зале.

А Бахадур вдруг посмотрел на своих собеседников и одним движением руки заставил их замолчать. Потом что-то сказал, они расступились. Быстрой походкой, ни на кого не глядя, Бахадур направился к выходу. Здесь ему уже нечего было делать.

Через час он был у себя дома. Тщательно закрыл за собой дверь кабинета и достал из шкафа небольшой серый ящичек. Секунду поколдовал над ним, ящичек раскрылся. Бахадур нажал кнопку на оказавшейся внутри панели с небольшим экраном, подождал. Экран засветился, на нем появилось изображение человека.

– Что ты намерен делать теперь? – спросил он.

Бахадур неопределенно пожал плечами.

– А что нам еще остается делать, – сказал он. – Ты же смотрел передачу. Ты оказался прав…

Человек на экране предупредительно поднял руку:

– Сейчас не время разбираться, кто был прав и почему. Эвакуация начинается сейчас же, ты проследи за ее ходом в своем районе. Словом, действуем так, как и намечали в этом случае.

– Да, – тот, кого на Земле знали под именем Бахадура, опустил голову. – Да… – повторил он тихо, почти про себя. – Никто не возьмет на себя ответственность за контакт с цивилизацией, которая сама не желает его. Что ж, и мы должны поступить так же, как поступили они сами с Гаммой. Мы прекратим всякое вмешательство в ваши дела, в вашу науку и культуру… Наших представителей на Земле останется не более двухсот…

Я вернусь

Знакомый двор оставался все таким же – и одновременно был совсем другим. На асфальте появились свежие черные латки-проплешины. Деревья заметно постарели. И кусты сирени вокруг новой беседки как будто бы стали реже. Наверно, нынешней весной по их чащобе прошлись топором и ножовкой.

Я осторожно пересек пустынный в этот час двор и с ходу нырнул в третий от арки подъезд. Из подвала на меня пахнуло плесенью и сыростью. Забытый запах старого, давным-давно обжитого дома заставил меня задержаться на пятачке между лестничными маршами.

Я поднялся на третий этаж и остановился у знакомой двери. Привычным движением вдавил кнопку звонка. Еще и еще раз.

За дверью послышались ровные приближающиеся шаги, звонко щелкнул замок.

На лестничной площадке было темновато, но он узнал меня сразу – и отпрянул назад. Руками он обхватил горло, словно стараясь защититься от чего-то, и смотрел, смотрел на меня во все глаза.

– Здорово, Валек!

Он не ответил, но сейчас я ничего и не ждал от него. Я переступил порог и закрыл за собой дверь. Надо дать ему время хоть немного прийти в себя. Я нагнулся расшнуровать туфли. Мелко переступая, он отодвигался от меня, пока не наткнулся на стену и не остановился.

– Ну, что стоишь, как пень? Приличия ради, хоть в комнату пригласи, что ли.

От звука моего голоса он вздрогнул, раза два с трудом сглотнул, словно проталкивал что-то твердое, застрявшее в горле. Рук не опустил.

– Но ведь ты… ты же… умер!

Голос его прозвучал сипло и жалко. И сам он был каким-то жалким и беспомощным, маленьким, съежившимся человечком. Я никогда не знал его таким. Суеверным он, конечно, был, но в меру, как большинство из нас, и – своеобразно. В приметы, например, верил, но только счастливые. Никаких там кошек, пятниц и тринадцатых чисел… Все же как сильны в нас пережитки – вот и он, образованный, культурный человек, друг, наконец, а меня боится.

Все мы, без сомнения, материалисты. Мы гордо познаем и объясняем окружающий мир. Но скажите мне, куда все это улетучивается, стоит нам только столкнуться с чем-то, пока не объясненным наукой. Почему в подобных ситуациях наш могучий интеллект с грохотом низвергается по ступенькам тысячелетий?

Вот и он шарахается от меня, будто от прокаженного.

– Ты же… умер! – повторил он.

– Валек, – укоризненно протянул я, – что ты, в самом деле! Приглядись получше. – И добавил, усмехнувшись, цитату из классика: – «Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными».

– Я… – он снова громко глотнул и, стремительно повернувшись, бросился в комнату, едва не запутавшись в портьере. Я прошел за ним, сел на диван.

Он лихорадочно рылся в самом дальнем углу массивной тумбы письменного стола, прямо на пол вышвыривал какие-то папки, старые потрепанные тетради, картонные коробочки, сломанные авторучки – весь тот хлам, который накапливается незаметно и царит во всех уголках от одной генеральной чистки до другой.