ХОДЫНКА

Гораздо хуже тесноты было другое обстоятельство. Чем глубже поручик и его взвод уходили в толпу, тем страшнее становился запах, от нее исходивший. Ветер, как нарочно, к этому рассветному часу совершенно прекратился, и зловонный туман, прежде худо-бедно расходившийся, достигал здесь плотности банного пара - сказывалась близость оврага, низины. Из-за тумана лица встречных невозможно было различить уже на расстоянии в два шага. И хотя поручик не мог видеть этот туман или пар со стороны, он мог бы поклясться, что испарения имеют желто-коричневый цвет или оттенок - об этом свидетельствовал их запах. К смраду подмешивался дым костров, разложенных по всему полю, но толком не потушенных.

Одежды встречных пахли под стать туману - мокрые, отдающие ситценабивной фабрикой, лампадным маслом, капустой всех видов приготовления и поедания, потом, всеми другими выделениями мужского и женского организмов. Господи! Господи! Каким же скотом надо себя чувствовать, чтобы добровольно, подчиняясь одному только пастушьему рожку, даже его отзвукам, и даже не рожку, а повадке соседа, прийти сюда и стоять вот так уже почти сутки! Это же не люди! Это... это...

 "Это жидкость!" - осенила вдруг поручика Соколова убийственно простая догадка. - "Живая вода. В одном человеке воды пять ведер. А все вместе - море. Потому и волны. Потому и пар. Потому и туман. Ах ты ж, холера! А ну как шторм начнется?! Его чем прикажете остановить?"

Внезапно идти снова стало легче.

- Осторожно, вашблагороть! - дохнули в ухо Соколову редькой и пивом. - Овраг тут, ров.

Действительно, Соколов уже стоял на краю оврага. Подвинувшиеся было люди тоже стояли на краю - некоторые придерживали друг друга, схватив за пояса.

Ввиду отдаленности шоссе, с которого в овраг приезжали за песком, здесь он был не так глубок, как в начале - от силы в человеческий рост. Да и края оврага тут уже давно осыпались и поросли травой. На дне его тоже стояли люди, и тут было много просторнее, чем в рядах, подступавших к буфетам. Поручик Соколов оглянулся. В тумане, шагах в сорока от него, виднелась линия буфетов, чем-то похожая на контур кремлевской стены. Унтер-офицер Петровский напряженно смотрел на Соколова, за ним тянулась череда солдат. Судя по лицу и дыханию Петровского - а это был здоровый унтер с бычьими плечами и грудью - солдаты уже задыхались. Лицо следующего за ним, молодого солдата, фамилию которого Соколов не помнил, говорило о том же самом: новобранец дышал как рыба на берегу и пучил глаза. Спускаться с такими силами в овраг, а тем более штурмовать другой склон нечего было и думать.

- А ну, посторонись! - крикнул Соколов.

Он свернул направо, в толпу, и, отступив к буфетам на пару шагов, пошел вдоль оврага. Когда цепочка солдат за поручиком Соколовым выровнялись, он крикнул:

- Слушай, народ! Нечего тут давиться! А ну осади назад!

Ближайшие из толпы загудели. Кое-то из стоявших у края оврага покрутился на месте, другие же и вовсе делали вид, будто призыв офицера их не касался.

- А ну-ка назад, ребята! Дружно, ну! - крикнул поручик Соколов.

Цепочка солдат начала отжимать толпу к оврагу. Оттуда стали доноситься крики и брань - по крайней мере, ближайшие к оврагу обыватели все-таки спустились вниз. Соколов пошел дальше, цепочка последовала за офицером, продолжая сталкивать в овраг стоявших к нему поближе.

Толпа, разгадавшая намерения военных, стала напирать на буфеты с новыми силами. Первые ряды, составленные из пришедших ранее всех счастливцев, начали голосить и причитать. Несомненно, каждый из встречавшихся на пути поручика Соколова желал, чтобы давка ослабла. Но каждый при этом делал всё, чтобы в тот момент, когда цепочка доходила до него, прижаться к меньшей части толпы, оказаться ближе к буфетам, не дать сдвинуть себя назад, в сторону Москвы.

Пройдя шагов двести, поручик Соколов оглянулся. Предпринятый им поход принес результатов не больше, чем катер, с помощью которого решили бы убрать от берега часть моря. Разве что пространство, чуть разреженное солдатами, толпа заполняла вновь чуть медленнее, чем это сделала бы морская вода.

Поручик Соколов к своим тридцати четырем годам еще наслаждался полнотой сил и здоровья. Лишь на зимней квартире, вскочив утром с постели, он мог увидеть, как перед глазами разлетаются белые мотыльки - верный признак того, что пора заново переложить печку. Сейчас же поручик угорал в чистом поле, потому что ветра не было, а кругом стояло много жадно дышавших людей. Они поглощали воздух отнюдь не безвозвратно - в противном случае вакуум тут же сменился бы другим воздухом, - но всего лишь вдыхали и выдыхали его, меняли на газ, все меньше и меньше пригодный для дыхания. И этот газ, смешаный со зловонным желтым туманом, все больше вытеснял нормальный, насыщенный кислородом воздух, потому что притока его совсем не было. И зимние угарные мотыльки, впервые возникшие еще на подходе к оврагу, теперь летали перед глазами поручика так густо, что он решил больше не рисковать. Не хватало еще грохнуться в обморок при нижних чинах!