Хогвартс до начала времен (СИ)

Окружившие их зеваки отступили на пару шагов, когда заклятия столкнулись. Несмотря на прошедшие годы, Годрик чувствовал, что не растерял хватки, пусть его противник и был весьма искусен. Напор Антиоха был невероятно сильным, хотя Гриффиндор никогда бы не сказал, что молодой волшебник может быть настолько сведущ в боевой магии. Впрочем, у него было время отточить свое мастерство. Годрик не сомневался, что Антиох много лет планировал свое возмездие, искал его и выжидал. Бет была права, когда назвала его диким хищником, змеей перед броском. Он на самом деле был ей.

Годрик никогда не думал, что судьба напоследок пошлет ему еще одно испытание. Что бы он не испытывал к этому юноше, как бы сильно не злился, он не мог убить наследника Салазара. Воспоминания о старом друге всколыхнули давние раны, которые рыжебородый волшебник тщетно пытался забыть. Салазар… что бы ни говорил сам Годрик, Антиох во многом был прав. В том, что случилось с Салазаром Слизерином, был виноват он и только он. Тогда почему Годрик смог жить дальше, смог простить себя и идти вперед, почти не оглядываясь через плечо на почти невидимые на горизонте башни Хогвартса? Почему он пережил всех, именно он? Он устал, устал от этой жизни, своего одиночества и постоянной рутины. Это была лишь иллюзия прежней жизни, опостылевшая и совершенно бессмысленная. Смысл остался далеко позади, на границе Англии и Шотландии, в главной зале школы чародейства и волшебства.

Внезапно в памяти всплыли слова, некогда сказанные Кандидой: «Мы одна семья». Словно эхо, на эти слова откликнулся голос Розиты: «Все будет хорошо. Верь мне».

Годрик перевел взгляд на своего противника. Широкий лоб Антиоха блестел от выступившего пота, челюсти мужчины были напряженно сжаты. Зеленый луч заклинания медленно брал верх над красным, упорно продвигаясь к кончику палочки Гриффиндора.

«Верь мне…».

Перед мысленным взором последнего Основателя промелькнули родные лица: Розита, Кандида, Пенелопа, Салазар… Их уже нет. Пришло и его время.

Годрик вновь глянул на соперника, отгоняя наваждение, и, медленно опустив палочку, улыбнулся.