Хогвартс до начала времен

- Салазар… – прошептал Годрик. – Ты не представляешь, как мне тебя не хватает. Ты бы точно нашел выход, понял бы, как лучше поступить, а я… Знаешь, мне начинается казаться, что я проклят, что все, кого я знаю, кем дорожу, умирают из-за меня. И самое страшное, что исправить это я не могу… Что если это действительно так? И Рози, Канди и ты сам погибли по моей вине? Я не могу перестать винить себя, пусть во всем этом больше обстоятельств, чем моего вмешательства… Тогда почему я продолжаю винить себя? Даже сейчас?

Где-то совсем рядом с ним громко хрустнула ветка, и Годрик схватился за волшебную палочку. В нескольких футах от воды, в тени деревьев стоял белоснежный единорог и внимательным взором наблюдал за мужчиной. Голубые глаза в свете дня казались почти бездонными, а взгляд был настолько осмысленным, что Годрик невольно удивился мудрости этого животного.

Еще немного поглядев на волшебника, единорог коротко всхрапнул, склонил голову и медленно скрылся за ветвями. Мужчина припомнил, как Пенелопа отпустила жеребенка единорога – подарок Розите и Салазару на их помолвку.

- Розита была права… – шепнул Годрик. – Ты действительно меня слышишь…

Отчего-то на душе у волшебника стало немного легче.

Рождество проходило в тишине. Не было ни праздничного бала, ни веселого смеха, ни даже гостей – лишь несколько волшебников приехали поблагодарить Основателей и повидать своих детей. Замок погрузился в странную атмосферу напряжения и тягостного ожидания. Настроение не поднимали даже рождественские украшения: ученики понимали, что их наставники, не смотря ни на что, пытаются устроить для них праздник. Но обстоятельства были не на их стороне.

Приехавших на праздничный пир гостей Годрик встречал в одиночестве. На все вопросы мужчина вежливо отвечал, что Пенелопа себя плохо чувствует, но обязательно выйдет к ним ближе к концу вечера, а в глубине души надеялся, что волшебница найдет в себе силы хотя бы просто показаться вне своих покоев.

После смерти Ричарда женщина сильно сдала. Патрик, как мог, поддерживал мать, но Пенни угасала на глазах. На занятиях Пенелопа держалась из последних сил, даже успехи подопечных ее не радовали. Здоровье волшебницы тоже пошатнулось – она все чаще уставала, все реже покидала свои комнаты и все больше проводила время в одиночестве. К себе в покои она пускала только сына. Иногда Годрик все же умудрялся навестить ее, а потом долго не мог прийти в себя от потерянного вида подруги и ее удрученного состояния.

Когда гости скрылись в Обеденной зале, Годрик с облегчением вздохнул. Пора было начинать вечер, но рыжебородый волшебник все еще с надеждой поглядывал на лестницу – вдруг там появится Пенелопа? Когда мимо него прошел светловолосый юноша, Годрик проворно схватил его за край рукава.

- Как Пенни?

- Плохо… – честно ответил Патрик. – Она почти ничего не ест, не встает, плохо спит. Я дал ей настойку бадьяна и валерьяны, но пока все безрезультатно.

- Она очень его любила, – промолвил Годрик. – Знаешь, пожалуй, из всех нас она была той, кто был счастлив и здесь, и дома. Ей и Кандиде удавалось быть и Основателями, и самими собой, у них были семьи, дети, все то, что должно быть у человека. Мы с Салазаром так никогда не могли.

- Мама всегда ставила семью превыше всего остального. Дети и ее ученики – вот что всегда было для нее важно. За это ее и любят.

- Она спустится? – Патрик пожал плечами.

- Не знаю…

Печально глянув на своего наставника, юноша скрылся в Обеденной зале. Годрик еще долго провожал его взглядом, шагнул к дверям и остановился, прислонившись плечом к косяку. Вид почти полностью пустого стола Основателей заставил его печально вздохнуть. Куда делись те дни, когда они вчетвером разговаривали за этим столом за вечерней трапезой, обсуждали совместные планы и успехи их учеников?

Резко повернувшись, Годрик свернул на лестницу, спустился на цокольный этаж и, пройдя по коридору, остановился перед жилыми комнатами. Темная дверь из медового дерева с латунной ручкой была накрепко закрыта, это Годрик знал наверняка. Мужчина мгновение постоял в тишине, собираясь с мыслями, потом взялся за ручку, на всякий случай попробовал открыть дверь – неудачно, а затем коротко постучал.

- Пенни! Открой, пожалуйста, – попросил он. Ответа он не услышал. – Пенни, я знаю, ты не хочешь никого видеть. Я помню себя после того, как потерял Розиту. Я закрылся от всех, не желал ничего слышать и видеть, лишь бы просто забыть эту боль, ты же помнишь? Но правда в том, что в одиночку от скорби не избавиться. В конце концов, однажды она может затопить тебя с головой, слышишь? Я прошу тебя, позволь помочь. Тебе не нужно переживать это одной, когда рядом есть люди, которые могут тебя понять.

Пенелопа не ответила. Годрик прислушался, но за толщей двери было тихо и как-то холодно, словно все окна были открыты нараспашку, и камины не справлялись с обеспечением тепла. Годрик еще раз подергал ручку. Заперто.

- Пенни? Пенелопа, открой!

Позади волшебника вдруг раздались шаги, и он обернулся. К нему направлялся Патрик. Завидев Годрика, юноша напрягся и ускорил шаг.