Хохочущие куклы (сборник)

Николай поймал себя на том, что говорит как Нора, за иронией только прячет искренность. На секунду даже поверил, что так и будет, как Наташа обещала, и испытал нечто вроде облегчения – если все умрут, то ничего не надо делать, нет никакой надобности спасать Нору, а значит, нет необходимости обращать внимание на бездну проблем, разверзшуюся у его ног в тот день, когда он принял решение (или в тот, когда его занесло к Норе впервые). Бессонная ночь тоже давала себя знать. Вроде бы и не слушал он поучений Дыманова, а всю ночь в Интернете искал работу где-нибудь подальше, где говорят по-русски или хотя бы по-английски. Ничего стоящего не нашел, разумеется. Но постепенно привык к мысли, что, если он хочет быть с Норой, не только ей, но и ему придется бежать. Мысль не радовала – он любил свою работу, свою квартиру, свой город, у него оставалась еще пара друзей, не испуганных странностями последних месяцев. Он спрашивал себя: «Ну что за сказки, разве я настолько люблю эту женщину, чтобы все бросить, всю жизнь себе исковеркать» – и сам же отвечал: «Нет, не настолько я ее люблю, она – одна сторона моей жизни, но есть и другие». Значит, надо найти кого-то другого и успокоиться.

Наташа так и стояла – у нее не было ответа на его странную реплику о том, что конец света – это хорошо, потому что ясно, и она задумалась на минуту.

– Кофе, может, а? – предложил, наконец, с вызовом самому себе – так как насчет найти кого-то? – нелепым вызовом, потому что Наташа как раз была здесь из-за Норы, хотя не знала этого, к тому же свой кофе заслужила и, по-видимому, на улице продрогла.

– С удовольствием.

В кофеварке у него был еще, правда, остывший, он вылил и поставил новый, не обращая внимания на протестующее «Можно ведь подогреть». Десять лет назад Наташа была очень хорошенькой, она училась в параллельной группе. Потом всё бросила и занималась недвижимостью, из-за недвижимости (если это можно так назвать) он и нашел ее через друзей и Интернет. Из мокрой сумки она выложила папку с документами на стол, показывала листы по одному, дала ручку, чтобы он поставил, где нужно, подпись.

– Всё сделала, как ты хотел. Тебе это в самом деле в копейки обошлось, так что с тебя бутылка.

Посмотрела с намеком, и он подумал – почему бы не бутылка, почему бы не распить бутылку с Наташей, в забытой богом деревне, в том самом развалившемся домишке, который она помогла ему приобрести за копейки. Нет, он и не думал слепо повиноваться Дыманову, наоборот, не верил ни одному его слову и общался с ним только потому, что других способов выйти на Нору не имел, но внутреннее чувство тоже не велело приводить Нору сюда. Казалось, она может растаять от контакта с привычным бытом. Домик… Он не видел этого домика еще – ни к чему, но представлял: далеко за городом, кем-то брошенный, без отопления, без электричества. Нора проведет там несколько дней или недель, а потом они так же забудут этот домик, как забыли прежние хозяева. Зачем забывать? Почему бы не приезжать в него в солнечные выходные… И тут же вспомнил о своем намерении увезти Нору в дальние дали, из которых накладно будет ездить в их домик.

Наташа ушла сразу после кофе, за которым обсудили несколько апокалиптических сценариев.

В час заехал за родителями – у двоюродного брата годовщина свадьбы, и всю дорогу мама тихим радио бормотала, что не понимает его постной физиономии, не понимает, как ему может быть неинтересно у Игорюши, с которым он так чудесно играл все детство. Последний аргумент, рефреном повторявшийся в монологе, веселил, но Николая и самого настораживала та вялость, с которой он принял приглашение. Игорь ведь действительно не четвероюродная тетя Глаша – нормальный парень его лет и близкой профессии. Почему бы не съездить, не выпить, не обсудить за рюмкой общие темы, не все же свободное время лежать на диване, уставившись в стену, на которой нет тени Норы, не только же с двинутыми типа Дыманова общаться. Ладно, выпить не удастся из-за машины, но все-таки.

У Игоря была тесная уютная квартирка, располневшая Маша – в последний раз видел ее на свадьбе, и визгливый полугодовалый Вячик, которого каждые полчаса безуспешно пытались уложить спать. Среди родственников – мягких, болтливых, разомлевших над загруженными тарелками, выделялась прошлогодняя дружка Ира. Она была немного моложе Маши, лет двадцать пять – двадцать семь, хорошенькая, с остреньким носиком, в обтягивающем (а обтягивать было что!) свитерке. Держалась прямо, шутила в тему, много и красиво улыбалась: бархатно накрашенные губы, здоровые зубы, но за одним из тостов, совершенно случайно взгляд ее, очень серьезный, на четверть секунды встретился со взглядом Николая, оставив нехорошее чувство.

Поговорить с Игорем на общие темы не выходило: Игорь то вытирал с Вячика картофельное пюре, то менял памперс, то встряхивал что-то в бутылочке – было видно, что так у них не заведено, и ему с непривычки неудобно, но Маша приняла отчаянное решение остаться сегодня прекрасной: не помятой и не запятнанной пюре.