Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

– Ты прав… – зловещая задумчивость изменила его лицо, – не могу представить. Но знаю способ, как прочувствовать то, что чувствуешь ты.

– Друг мой, как бы я хотел, чтобы действительно существовал такой способ! Поняв то, что теперь чувствую я – ты бы так же захотел изменить свою жизнь!

– А умереть ты не боишься? – Так же безэмоционально, как в нашу первую встречу, повторил он вопрос, после которого и завязалось наше знакомство.

– Умереть… – в этот раз я уже не спешил, и прежде чем ответить, задумался, – знаешь, пожалуй теперь я боюсь. Да, мне страшно лишиться жизни – но этот страх – небольшая плата за то, что я научился жить. Я только понял, что все имеет вкус, цвет, смысл, и естественно я боюсь это понимание потерять. Еще я очень боюсь оказаться в одиночестве, пускай даже абсолютно безмолвном, в котором не будет меня самого, но, соответственно, не будет и ее рядом. Конечно боюсь, ведь только что я преодолел, наконец понял, что жизнь многоуровневая – и перебрался на новый этап. Да, теперь, когда я понял, какая же это интересная игра, я боюсь в нее проиграть, не успеть, оборвать раньше времени. Теперь я могу признаться, что заблуждался, считая, что надо играть отведенную роль. Цель каждого – вырваться из быта, вот в чем сверхзадача! Не восхищаться, а найти в себе то уникальное, что восхищает! Да, теперь я боюсь умереть, но, в то же время, я храбр, как никогда, чтобы жить! Да, теперь я боюсь смерти, потому что научился ценить жизнь!

– Понятно. Но мне пора, что-то я забыл о времени за болтовней.

И Никита резко ушел, оставив меня с осознанием, что я снова отрекся. В третий раз, моя любимая. Из-за самомнения, или ради нашей любви – сказать сложно. Но ты уже понимаешь, чем моя глупость закончилась…

А я, опьяненный любовью и верой, ничего не понимал, и продолжал переть против самой сути.

Подошло время сессии, и тебе на месяц надо было уехать. Прощаясь, ты поцеловала меня, провела ладонью по щеке и сказала, что чувствуешь, когда вернешься, портрет будет готов. «И это будет лучший портрет со времен Моны Лизы» – так же как Джоконда, загадочно улыбнувшись, добавила ты.

Я приступил к работе. Я больше не думал сделать что-то из ряда вон выдающееся, я просто писал красками так, как ты мне виделась. Месяц прошел для меня, как один день – даже не помню, пил ли я, ел, спал…Наконец, портрет был готов. В тот же час ты мне позвонила напомнить, что завтра вернешься. Конечно же я тебя встречу! Закончил ли я работу? На этот вопрос я ответил туманно: во-первых, желая порадовать сюрпризом, во-вторых, терзаясь неуверенностью, нарисовал ли я что-то достойное.

Весь месяц я ни с кем не разговаривал и никого не видел – календарь указывал на пятницу, а значит, я мог увидеться с Никитой, и от него первого получить отзыв на свою работу. Встретиться мы договорились в том же баре.

Когда я пришел, Никита допивал уже не первый бокал – я сильно опоздал – долго мучился, пытаясь прикрыть еще не высохший мольберт простыней так, чтобы не навредить портрету. В итоге, просто развернул его картиной к стене.

– Я опоздал, но ты меня простишь, когда увидишь причину!

Никита смотрел хмуро, будто только что оторвался от тяжелых мыслей. Мне спешилось вывести друга из его состояния и поделиться своей радостью:

– Картина, – говорил я, едва ли не задыхаясь от эмоций, – портрет. Моя главная работа готова. Ты должен увидеть!

– Закажи себе что-нибудь. – Отозвался он сухо.

Я заказал пива, к которому не притронулся – получается, я не успел промочить горло перед тем, как мне его перерезали…

– Извини, я как избалованный ребенок. Но я хочу показать тебе немедленно. Спешим в мастерскую.

– Сейчас-сейчас, – Никита подозрительно озирался по сторонам, – сейчас пойдем. Вот только знаешь что? Мне надо дождаться… партнера. Подписать там кое что. Иди-ка без меня, тебе все равно будет скучно, а я догоню через какой часик.

Ничего не понимая, я безропотно подчинился – Никита всегда оказывал на меня властное влияние. Уже потом, после смерти, я узнал, что он подстроил наш разрозненный уход, чтобы снять с себя подозрения. И полицейским он позже скажет, что я подорвался, переживая за какую-то встречу. И бармен подтвердит, дескать да, был в тот вечер такой – нервный какой-то – забежал, и тут же умчался…

Взволнованный, я кругами истоптал свою малюсенькую мастерскую, наверное, тысячу раз. Наконец, в дверь постучали – я бросился открывать. На пороге стоял Никита, его дьявольское спокойствие было, как опрокинутый на меня ушат ледяной воды. Но ничего – сохранит ли он свое состояние, увидев портрет? Вот главный вопрос того момента. Осмелев, я схватил его за рукав и потащил к картине.

– Сейчас ты увидишь. Сейчас ты все поймешь. Ну, будешь ли ты таким хмурым? Только… Ай! Мне важно услышать твое честное мнение.

Перед картиной я остановился. Заячьей трусостью обволокло сердце – а вдруг он не поймет? Что если портрет, как и все мои работы до – посредственен. Была не была – едва не уронив, я развернул мольберт лицом к зрителю.