Хоккейная сделка

Энни хлюпает носом и отворачивается, скрывая это покашливанием.

— Это отличная идея, — еще одна фальшивая улыбка напрягает мое лицо. — Я приходила навестить его вчера вечером, и сейчас он выглядит немного иначе. Голова у него перевязана, а во рту трубка, чтобы можно было кормить, пока он спит.

— Они кормят его, пока он спит? — она морщит носик. — Это странно.

Я не могу сдержать смешок.

Она спрыгивает с дивана, а Элли направляется следом.

— Я схожу, соберу бинты.

Затем она выбегает в коридор и исчезает.

Я выпускаю сдерживаемое дыхание.

— Что ж, это было легче, чем я думала.

— Она еще не понимает всей серьезности ситуации, — Энни протягивает руку и похлопывает меня по колену. — Вы молодец.

— Я не знаю, что делаю. Это…

Это слишком много для меня. Я чувствую себя не в своей тарелке. Александр должен быть здесь. Он бы знал, что делать.

— Мы должны оставаться сильными для нее. Ей нужно, чтобы мы сохраняли надежду, — говорит Энни.

Надежду? Я плоха в этом. Сам Александр сказал, что я закоренелая пессимистка, когда мы только познакомились. Как я должна сохранять позитив, когда видела его подключенным ко всем этим аппаратам и с трубкой во рту?

— А вдруг он не проснется, Энни? — шепчу я, дрожащим голосом. — Что мы будем делать?

Мне нужны ответы. Я не могу жить в подвешенном состоянии, не зная, что произойдет. Кажется, мое сердце разрывается изнутри.

Энни качает головой.

— Мы не можем так думать. Он проснется, и все будет хорошо. Этот парень — борец.

Мои губы дрожат.

— Я все откладывала признание ему в любви. Все время говорила себе, что в другой раз, в другой день. Но теперь этот день может никогда не настать.

— Он знает, Ария. Он знает. Тебе не нужно говорить, потому что он чувствовал это, — Энни скользит по диванной подушке и обнимает меня. — Но ты должна оставаться сильной. Должна верить, что с ним все будет хорошо. Ему нужна твоя сила. Ты не можешь от него отказаться.

Я никогда бы не смогла добровольно отказаться от этого человека. Остается только надеяться, что жизнь не заставит меня сделать это.

Когда мы приходим в больницу, храбрая кудрявая малышка смотрит на меня и спрашивает:

— Ты можешь взять меня на руки, как папочка?

— Конечно, — я наклоняюсь и беру ее на руки.

Она морщит носик.

— Здесь странно пахнет.

— Я знаю. Но это всего лишь значит, что здесь чисто.

Мы останавливаемся перед палатой 504, и я бросаю взгляд на Энни.

— Ты готова?

Энни кивает.

— Ты готова, Джулс?

— Да.

Мы заходим в палату, и я наблюдаю за лицом Джулианы, чтобы оценить ее реакцию. Ее взгляд мечется от аппаратов к проводам, к трубкам, которые подключены к отцу.

Она извивается, чтобы вырваться из моих рук, и я опускаю ее на пол. Джулиана не бежит, как обычно, а делает неуверенные шаги к кровати.

— Привет, папочка, — зовет она.

Он не отвечает.

Она бросает взгляд на меня.

— Можно мне забраться на кровать?

— Только будь осторожна с трубками, которые выходят у него из руки, — я подхожу к ней сзади и поднимаю на кровать, похлопывая по месту рядом с ним. — Садись.

Она кладет маленькие ручки по обе стороны от его лица и наклоняется, изучая трубку, выходящую изо рта.

— Ему больно?

Я качаю головой.

— Нет.

— Привет, папочка, — шепчет она. — У меня есть твои любимые бинты с Эльзой.

Энни сжимает мою руку, пока мы наблюдаем, как Джулиана копается в сумке, которую принесла с собой, и вытаскивает коробку бинтов, выбирая тот, на котором изображен Олаф.

— Я дам тебе Олафа, потому что ты его любишь, и тебе нравятся теплые объятия, как и ему.

Александр действительно любит обниматься.

Я скучаю по его объятиям.

Наклеив пластырь на повязку, обернутую вокруг его головы, она начинает доставать все остальное из сумки.

— Животным нельзя в больницу, поэтому я принесла тебе маленькую Элли. Она составит тебе компанию, если ты испугаешься ночью, — она ставит плюшевую игрушку ему на бедро, прежде чем достать белую бумагу и коробку с карандашами. — Я нарисую тебе картинку, чтобы, когда проснешься, ты мог ее увидеть.

По дороге сюда Энни и я объяснили Джулиане, что, хотя отец и спит, он все равно может ее слышать. Мы посоветовали поговорить с ним, несмотря на то, что он не ответит, и теперь она как раз этим и занимается.

Я ожидала, что она заплачет. Расстроится из-за того, что папе больно. Но не кажется, что она пока понимает всю серьезность ситуации. Да и как может? Ей всего четыре года.

Ей всего четыре года.

Она слишком мала, чтобы потерять отца. Слишком мала для всего этого.

Джулиана начинает рисовать, рассказывая отцу о своем дне, как если бы мы были дома. Энни и я опускаемся на стулья рядом с кроватью и, чтобы поддержать веселое настроение, выдавливаем из себя улыбки.

Через час Джулиана поднимает на нас глаза.

— Почему он еще не просыпается?

Я закусываю нижнюю губу.

— Думаю, когда тело лечится, оно усыпляет тебя, пока не закончит.

— А когда оно закончит лечиться, он проснется?

Жестокая правда застревает в горле, но, к счастью, Энни берет на себя ответственность и лжет.

— Да.